В Бештины ехать не пришлось: проверка началась с закрытого подворья в ханмате Гыров и широких ям, где лежали мертвые сцерхи, частью засыпанные землей, частью только уложенные в могильник. С дюжину зверей умирало в загонах: исхудавшие, с помеченными шпорами боками, с мордами, шеями и спинами, растертыми непривычной упряжью. К вечеру скончалось еще трое.
Все вокруг провоняло мертвечиной, и казалось, что переночевать здесь будет невозможно. Но нет, притерпелся. Заткнул оконные щели тряпками, под дверь подсунул свернутый валиком пояс, в уши, чтобы не слышать обиженного свиста-зова — скатанные из ниток шарики. Но все равно ворочался до утра, вспоминал, ненавидел себя и их за то, что не могли подохнуть, не дожидаясь Туранова приезда. А утром выяснилось, что в живых осталось только шестеро, но и у них явно нет шансов. Так погибала отборная группа животных, предназначенная для боевой объездки.
Перед отправлением, уже совсем привыкнув к трупной вони, он удивился проломленному забору, который толком никто не ремонтировал.
— А нашто? — спросил один из работников. — Все одно под огонь оно тута.
От него же Туран узнал, что забор проломили сцерхи еще до падежа.
— Как чуяли, — работник зыркнул глазами на могильник. — Как сап пошел, так ломанулися, снесли в чисть. За ими потомака по лесу гойцали, одного ихнего и порешили. А другая так ушла. Подрали ее крепко, так что сдохла неде. Коли не от дырок, так с голоду. Троих взад повернули, да все одно на смертушку. Их-то закопать велено, все одно дохлыя, да как их? Вона зубастыя, щерятся. Ниче, скоро подохнуть, тогда и попалимо все туточки.
Туран послонялся еще немного по пустынному двору, без особого удивления осмотрел пропитавшийся кровью пень, более походящий на плаху, и отбыл в Ханму.
Второй выезд оказался куда более необычным. Ехали ночью, в закрытой карете. Паджи предварительно поставил неимоверную сумму на то, что Туран не выдержит всю дорогу без остановок по нужде. Разумеется, Туран целенаправленно проиграл, и даже дважды, но короткие пробежки вдоль придорожных кустов осведомленности не добавили: сперва какое-то поле с далекими огнями у самой границы, а потом куцый лесок, предваряющий густую чащу. Ясно было только, что двигаются они не Красным Трактом. Вывод не стоил проигранных денег, ибо очевидно вытекал из характерной тряски, наблюдение только подтвердило его.
Карету встретили голоса и скрип ворот, причем явно не единственных. Дождавшись, когда в дверцу уверенно постучат, Паджи выпрыгнул первым. Туран неторопливо выбрался следом.
Амбар, большой и необычный. Слишком чистый для амбара: даже коричневый земляной пол выметен идеально. Под потолком растянулась паутина серебристой проволоки, явно рукотворной. Повсюду стояли знакомые еще по Бештинам треноги. Пахло чем-то терпким, но вполне пристойно, что было особенно странно с учетом лежавших в низких загородках сцерхов. Без ошейников и поводков, на вид они выглядели вполне здоровыми. Если бы не внутренняя уверенность, Туран принял бы их за спящих.
— А они действительно спят. — Голос принадлежал хан-каму Кырыму, именуемому в отчетах не иначе как Умный. Вот уж кого Туран не ожидал встретить здесь!
Паджи почтительно поклонился и выскользнул из амбара. За ним потянулись местные слуги и кучер, напоследок угостивший нервных лошадей чем-то хрустящим.
— Приветствую ясноокого. — Туран коснулся пальцами век. Конь позади отчаянно фыркал и бил копытом. Наверняка будет кому-то работы по уборке.
— И тебе здравствовать и не терять остроты взгляда.
Пожалуй, именно Кырым-шад находился на своем месте. Не в снегах долины Гаррах, не в комнате безымянного трактира, но в лаборатории или месте, столь похожем на нее. Сейчас он был уверен в себе, спокоен, сосредоточен. Пытался уравновесить чаши весов, на одной из которых стеклянная чаша, доверху заполненная синими шариками, на другом — стеклянный же кувшин с чем-то, с виду напоминавшим масло.
— Сцерхи опасны, мой господин, а я не вижу ни цепей, ни даже ремешков. А такой забор не удержит их.
Кырым, подняв над кувшином длинноносый ковшик, отсчитывал масляные капли. И отвечать не спешил, но все-таки:
— Они спят необычным сном. После такого к нормальной жизни уже не возвращаются.
— Не проще ли тогда их умертвить?
— Юноша, неделю назад в известном тебе месте перемерло два десятка ящеров. Теоретически от эпизоотии лошадиного сапа. Таваш Гыр просто в бешенстве. Если прямо сейчас сдохнут оставшиеся — начнется полное светопреставление. А нам это не нужно, так ведь? — Капля, и еще одна. Вздрогнула стрелка, но так и не приблизилась к следующей метке. — Эти животные будут умирать долго и постепенно. Многие даже дадут потомство, увы, ущербное.
— Но до тех пор, пока они живы, договор не соблюден.
Масло уже почти достигло верха, поднялось прозрачным пузырем, а чаши весов по-прежнему были неуравновешенны. И это беспокоило хан-кама явно сильнее, чем Тураново недовольство.
— Мне казалось, я ясно излагаю. Ты уже видел гибель большей части животных. К началу осени, максимум к середине, у Таваша останется только несколько заспиртованных уродцев.
Отложив ковшик, Кырым взялся за щипцы и, подхватив синий шарик, швырнул его в ведерко. Мягкий звук, не стеклянный. Хотя в Наирате и стекло не всегда стекло.
— Не будем торопиться. Тебя привезут сюда еще. Мы обязательно дадим возможность удостовериться.
Туран кивнул. И спросил из вежливости:
— Как поживает уважаемый Ыйрам?
— Никак не поживает. Тело — у родичей в леднике, голова — в Ашшари, у Гыров. Скоро вернется, будут похороны.
Вроде уже привык к такому, как к старой мозоли. Научился ходить, подгибая должным образом пальцы, сворачивая чуть на бок стопу, но вот очередная кочка — и ороговевший нарост дернул, пусть без прежней силы, зато отчетливо и разом напоминая об оковах сапога. Ыйрама не жаль, но вот так просто взять и на плаху…
— А Заир?
— Он голову и возит. Ыйрамову — в сумке, свою пока на плечах. Нужно было лучше следить за ящерами.
Наконец, Кырым добился своего — чаши весов замерли друг напротив друга, почти соприкасаясь чеканными боками. И кам, закрепив их, задумчиво произнес:
— Что будет, если смешать круглое с жидким? — Он высыпал шарики в ведро, а потом перевернул кувшин с маслом. Зашипело, забурлило, меняя цвет. Потянуло гарью. — Получившееся не будет суммой свойств исходного, но чем-то третьим, самостоятельным. И полезным.
Кам, подхватив ковш на длинной ручке, перемешал содержимое.
— А тебя больше ничем порадовать не могу. До встречи.
