«Местная шляхта и просто сброд. Награда, обещанная за твою голову, достаточно велика — отчего не поохотиться?»
«Сколько же народу занято сей охотой?»
«Здесь — не так уж много. Но что-то меня беспокоит… Всё, хватит лежать, едем дальше»
Первей уже выехал обратно на тропу, когда Голос раздался вновь.
«Вот. Вот оно. Я дура, надо было подумать сразу… Оглянись»
Первей обернулся в седле и похолодел. Среди палой листвы явственно выделялись чёрные отметины, взрытые копытами. Следы вели к завалу и обратно, и для того, чтобы понять суть дела, не нужно было быть великим следопытом.
«Один раз пронесло, слава Всевышнему»
«Всё, дальше ты не поедешь. Надо искать ельник и схорониться там до темноты. Благо уже недолго»
«Может, назад, к тем ёлочкам?»
«Назад нельзя, за тобой едут… и впереди ещё… да что же это такое?!»
На этот раз укрытием им послужил громадный выворотень. Снова уложив Гнедка на землю, Первей торопливо нагрёб целую охапку палой листвы, вернулся к дорожке и припорошил следы. Времени хватило в обрез — едва он спрятался рядом с Гнедком, прижавшись к тёплому лошадиному боку, как с двух сторон появились всадники. Поравнявшись, дозорные обменялись паролями и двинулись дальше.
«Куда дальше, Родная?»
«Не знаю. Не знаю! Всё плохо. Тебя отжимают к реке, а там…»
Рыцарь подвигал желваками. К реке отжимают, стало быть…
Внезапно его осенило.
«Мы не будем прятаться от них. Мы к ним присоединимся»
«Ты гений!»
«С кем поведёшься»
Ждать пришлось недолго. Пятеро дозорных рысили по тропе, переговариваясь довольно громко — очевидно, в целях борьбы с промозглой сыростью приняли внутрь горилки. Первей сосредоточился, вызывая в теле привычную дрожь… Всё.
— … А и зря мы тута катаемся, — продолжал излагать свои мудрые мысли один из дозорных, и даже на расстоянии в несколько шагов перегар, исходивший из его уст наряду со словами, был вполне заметен. — Не пойдёт он в болота, верно говорю! Ежели на сам Пинск…
— Туда тем более нет ему хода, — возразил пожилой седоусый шляхтич, — там монастырь ордена святого Франциска, ему, дьяволу, туда ли соваться…
Первей слушал молча, слегка кивая головой в знак согласия. Правильно рассуждают ребята, вполне даже здраво. Францисканский монастырь, угнездившийся в православном городе Пинске, был достаточной причиной, чтобы соваться туда поопаслись самые отъявленные дьяволы. Ну а то, что славные дозорные не заметили подкрепления своего маленького отряда, так со всяким может случиться…
— Эй, а пароль кто говорить будет?
Дорогу перегораживала рогатка, наспех сооружённая из неошкуренных жердей. Гарнизон импровизированного заслона сгрудился возле костра, и, судя по доносившемуся запаху свежесваренной каши, собирался поужинать, пока не стемнело.
— Пароль? — старший отряда, тот самый седоусый шляхтич, наморщил лоб. — Что-то не упомню я, хлопцы. Корчму вот помню… смутно…
Стражники у рогатки захохотали — понравился ответ.
— Ладно, проезжайте! Мы сейчас тоже мало-мало сообразим, а то от реки сырость…
— Ночевать никак собрались тута?
— Где кому велено, там и стоим! А вы где располагаться намерены?
— Да тут… неподалёку… Хватит уж скакать, вон смеркается…
— Это точно!
Миновав заставу, Первей осторожно отстал, и увлечённые спором о разнообразных вариантах поимки преступника спутники этого не заметили. Одним больше, одним меньше… А ведь заклятье вот-вот истает, подумал рыцарь, ну как спохватятся?
Рядом, отделённая от тропы только кустами ракитника, тихо журчала река. Сумерки понемногу сгущались, скрадывая и без того блёклые краски.
«Здесь остановись. Самое место для переправы. Между постов, и на том берегу тоже»
Первей остановил Гнедка, спешился, проверил подпругу. Прислушался. Где-то на том берегу невнятно раздавались голоса. Рыцарь усмехнулся — очевидно, там тоже принимали меры против сырости. Вообще-то в засаде положено сидеть тихо.
Небо между тем уже теряло остатки серого света, сочившегося из-за облаков, сумерки сменяла непроглядная осенняя ночь.
«Пора, мой родной»
Рыцарь вздохнул и начал раздеваться. Уложив всё в кожаные дорожные мешки, потуже затянул горловины, знобко повёл плечами — прохладно, однако… Взяв Гнедка под уздцы, осторожно повёл его сквозь кусты, раздвигая колкие ветви и щупая дорогу босой ногой… Ух, вот это водичка!
Конь и человек погрузились в воду без единого всплеска и поплыли к противному берегу, двигаясь наискосок, чтобы не тратить сил на борьбу с течением. Только не фыркай, друг мой, мысленно заклинал коня Первей, чувствуя, как холод понемногу сковывает мышцы. Нельзя фыркать, звуки очень хорошо разносятся над водой…
Тропа на том берегу оказалась будто зеркальным отражением оставленной — те же кусты ракитника, так же тянется вдоль берега. Выбравшись из воды, рыцарь первым делом сделал дюжину энергичных приседаний, размахивая руками, и лишь согнав окоченелость, принялся развязывать мешки. Одевшись, снова принялся приседать — надо же, до чего холодна вода…
«Куда теперь, Родная?»
«Вперёд, мой милый. Теперь только вперёд!»
* * *
Тёмная жижа чавкала под ногами, и Гнедко то и дело негодующе фыркал — куда ты завёл меня, хозяин? Первей, идущий впереди, осторожно нащупывая тропу, покрепче сжал повод и виновато улыбнулся. Потерпи, друг мой, тут уже недалеко. А вообще-то ты прав — гиблые места. Не приведи Господь человеку, не слышащему Голоса Свыше, оказаться глубокой осенью среди Пинских болот.
Где-то в недрах болота зародился невнятный, утробный звук, и погас, задушенный разлитым вокруг безмолвием. Не пели птицы, не квакали лягушки, не шумела листва. Мёртвое время… Интересно, как он тут живёт?
«Слушай, Родная, а он не того, этот дед? Спятить в такой обстановке плёвое дело, если жить одному…»
«Можно подумать, другие местные селяне в это время года резвятся среди райских кущ. Всё равно после того, что случилось, у него не было выбора. Зато у него есть то, чего нет у других — свобода»
Первей вздохнул. Ничто не даётся даром. И каждый платит свою цену…
За ночь им удалось уйти довольно далеко от реки, где было полно дозоров. Рассвет застал рыцаря на краю топи, и ещё почти полдня ушло на то, чтобы соорудить себе и коню плетёные мокроступы, гениальное изобретение, коим жители болотного края пользуются с незапамятных времён. Напоминая дно корзины, мокроступы обувались поверх сапог — или копыт, это уж у кого что имеется — сильно увеличивая площадь опоры. Без этих штуковин конь и его хозяин, очевидно, уже барахтались бы в липкой жиже, тщетно пытаясь выбраться.
