— … Предательство сие Рода нашего заступника имело тяжкие последствия, — негромко гудел старик. — Враз ослабела сила русская, и Царьград, что дрожал при Святославе при слове «рус» и платил дань князьям Киевским золотом, теперь уж сам собирал церковную дань-десятину с русичей, ухмыляясь про себя. Пока народ ещё держался старой веры, туда-сюда, а как забросил капища богов своих, так и началась междуусобица кровавая на Руси, и как верх кары небесной — проклятый Батыга…
«Родная, ты слышишь? Складно ведь излагает дед»
«Я тебе говорю, очень любопытный старик»
«А ну-ка и мы не лыком шиты!»
— Прости, что перебиваю ход твоих мыслей, Радомир Неверович, — подал голос Первей. — Не всё ли равно Создателю, кто и как его называет? Весь этот свет — его…
— Так-то оно так, — остро сверкнул глазами старый волхв. — Да вот только предательство наказуемо паче всех прочих грехов!
Помолчали. Огонь в печи угас, лампадки старик не держал, и мрак в избе был чёрен, как до сотворения света.
— Теперь вот новая волна грядёт… Папские святоши уж гнездятся в землях православных, склоняя народ в свою веру. Так и приучат народ — какая власть, такая вера… а там хоть и под татар, в магометанство. А того не думают — отчего это и татары свою силушку грозную враз утратили, и бьют их ныне не хуже, чем они всех когда-то? А по той же причине — родовых своих богов отринули они!
Снова помолчали. Первей почувствовал, как глаза слипаются.
«Не хочу обижать старика, Родная… Однако религиозные диспуты, это не ко мне. Я ж простой Исполнитель — мне говорят, кого, я режу…»
«Не вздумай сейчас уснуть. Потерпи, уважь старика. Исповедь это»
— … Отец мой, видя, как вконец угасает древняя вера, назвал меня Радомиром, в тщетной надежде, что верну я людям прежнюю радость, когда на Купалу девушки не таясь резвились с парнями нагими, и не зазорно то было — а сейчас платок с лица убрать боятся…Не сбылось. Костёр оборвал все надежды, лишь я и ушёл тогда… Здесь мой дом теперь, здесь и могила будет.
Старик вздохнул в темноте.
— Может, и зря я тебе говорю всё это, Первей Северинович. Однако жаль мне, что исчезнет вместе со мной древнее знание. Не удивился вот ты, что я твоё имя загодя знал? А кто из попов на это способен? Может, и знали они что-то, те, самые первые, да только власть свой путь имеет, с верой истинной различный в корне. На смену подвижникам приходят обжоры и лжецы, выгоняя истинных столпов веры из храмов, и кончается всё безобразием — с постной рожей молебны творят, а после чревоугодием да блудом занимаются…
Голос гудел, и слова сливались в единый гул…
— Ладно, утомился ты, вижу, — старый волхв со вздохом перевернулся на другой бок. — Спим…
…Тяжкий утробный вздох донёсся сквозь бревенчатые стены — будто из-под земли. Первей почувствовал острую духоту. На воздух! Скорее на воздух!
«Проснись, сейчас же проснись!!»
Ладонь обожгло, как будто рыцарь прикоснулся к промороженному лютой зимней стужей металлу. Сон слетел, словно на голову вылили ушат холодной воды, и Первей обнаружил себя стоящим возле двери. В темноте тихонько постанывал, боясь даже подать голос, Гнедко.
— Не открыть, я ж говорил, — голова деда на печи белела едва уловимым смутным пятном. — Не думал я, однако, что Исполнитель, да вдруг столь чувствителен к мороку окажется… Ложись, спи…
— Кто это? — хрипло спросил Первей, трогая серебряную задвижку — она и в самом деле оказалась словно примёрзшей.
— Это…Тот, о ком не говорят… — старик зевнул, — да я-то привык, нипочём… по имени не называй, и ничего не будет…
— И часто он тут бродит?
— Бывает… за круг выманить ладится… а там раз, и нету тебя… — волхв тихонько захрапел.
«Нет, Родная, ты слышала?! Железный старик… Ошибся я насчёт здешней скуки!»
* * *
— … Не зря тут капище поставлено, как ты понимаешь. Посторонним сюда хода нет, а кто попробует дикой силой ломиться — что ж, болото всех примет…
Гороховая каша исходила паром, источая восхитительный аромат конопляного масла — расщедрился старик. На столе были разложены немалых размеров кусок медвежатины, закопчённой до каменной твёрдости, и столь же внушительный кусок вяленой сомины — припасы на дорогу.
— Ну, вроде всё… — отставил пустую мису дед, глядя, как приканчивает свою порцию гость. — Коню твоему я обе сумы желудями набил, должно хватить покуда… Куда идти решился?
— Я не решаю, — чуть улыбнулся рыцарь, — куда направлен, туда и иду.
Помолчали.
— Вот не думал я, что забредёт в места сии живой Исполнитель, — прогудел старый волхв. — Гадальное блюдо выдало, так сперва и не поверил… Скажи, — вдруг решился он, чуть подавшись вперёд, — Голос, ведущий тебя … она кто?
— Отчего решил ты, что «она»? — чуть улыбнулся Первей. Дед хмыкнул.
— Да всё по лицу твоему, Первей Северинович.
Рыцарь помолчал. А что, подумал он. Та девчонка, Яна, права на все сто… Так и ответить надобно, потому как правда.
— Жена она мне. Родная.
Старый волхв только крякнул.
* * *
Солнце било прямо в глаза, заставляя жмуриться, и Первей то и дело смеживал веки, предоставляя верному Гнедку самому следовать проторённым путём. Дорога казалась устелена осколками мутного стекла — за ночь все мелкие лужицы основательно замёрзли. Зима на носу… Скоро ли ляжет снег?
«Скоро. Сегодня последний погожий день. Кстати, переправиться тебе тоже нужно сегодня, потому что уже завтра по Днепру пойдёт шуга»
«Просто удивительно, как много ты знаешь»
«Не так уж много, как я теперь понимаю. Смотря с кем сравнивать. И вообще — ты недоволен, мой милый?»
«Отнюдь. Я восхищён. И вообще, когда всё закончится… Уверен, титьки столь умной женщины на ощупь гораздо лучше, нежели какой-нибудь деревенской дуры»
Шелестящий бесплотный смех.
«Кто про что… Малец желтопузый»
«От ведьмы слышу!»
На этом месте рыцарь вынужден был прервать внутрисемейную пикировку, производимую для общего поднятия духа. Открывшаяся впереди деревенька была невелика, однако имела собственную церквушку, стоявшую на краю селения. И, что особенно важно, рядом виднелся паром, составленный из двух крупных лодок, покрытых общим настилом.
Храм Божий вблизи оказался скромен, однако лишён признаков запустения. Дверь была гостеприимно распахнута на обе створки. Что ж, подумал рыцарь, спешиваясь и снимая шлем — не должно быть скверны и предательства в храме… по идее. Перекрестившись, шагнул в дверь.
Внутри церкви было пусто, только у аналоя возился пожилой священник, протирая тряпкой следы воска, накапавшие со свечей.
