– Неси его со стороны раненого бока, – посоветовал Элбурр.
– Не понял?
– Если ты понесешь ранец на здоровой стороне, рана откроется.
Я решил воспользоваться его советом, и мы зашагали по грязи. Сквозь непрекращающийся дождь я с трудом различал застывшие в ста пятидесяти ярдах от нас шеренги врага.
Вскоре последовала команда:
– Отступаем!
Мне это показалось разумным шагом. Появилась Расча и построила нас в длинную шеренгу, потом Краун что-то крикнул, все повернулись кругом, и я тоже. Обратившись к врагу спинами, мы зашагали прочь с поля боя, капитан держался справа от нас. Вскоре мы перешли на быстрый шаг, и я могу вас заверить, что остальные солдаты двигались увереннее, чем я, но мне удавалось не отставать. Потом последовала команда перейти на обычный шаг, и так мы шли довольно долго. Я с трудом дождался команды остановиться.
Дождь наконец прекратился, поднялся холодный ветер, от которого меня совсем не защищал промокший насквозь плащ. Счастье, решил я, есть симпатичный лагерный костер – что в очередной раз доказывает, что счастье лишь меньшая из неприятностей перед лицом большой беды. Однако костров никто не разводил, и мы ждали.
В тот момент я не понимал, что происходит или какова роль нашей роты в грандиозном замысле Сетры. Честно говоря, тогда я об этом не думал; впрочем, обычно рядовой пехотинец не имеет возможности задавать вопросы своему генералу за бокалом красного вина. Поэтому я расскажу вам о том, что мне удалось выяснить, когда у меня появилось время и желание проявить любопытство.
Большая часть дивизиона, которым командовал Маролан, почти все время находилась на расстоянии половины дневного марша от нас, и, пока мы отступали после первой атаки врага, Маролан вел дивизион к нам. Саперы изо всех сил готовили позиции именно для такого случая, и Сетра надеялась (хотя уверенности у нее не было), что все войска противника втянутся в сражение с нашей ротой и другими ротами авангарда, в то время как дивизион Маролана прибудет на поле боя и нанесет решающий удар. Конечно, события разворачивались иначе. Мы отступили на «укрепленные» позиции и занимали их целый день, уверенные, что атака врага может начаться в любой момент, а потом неожиданно покинули лагерь и двинулись в новом направлении – прямо на восток, а вовсе не на юго-восток, как планировала Сетра. Не знаю, по каким причинам изменились планы; наверное, меня это не касается.
У меня такой поворот событий вызвал раздражение, но остальные отнеслись к нему как к должному. Весь следующий день нас поливал дождь и разговоры вертелись вокруг бездарных волшебников, которые не могут совладать с погодой. Высказывались предположения, что ливни – дело рук Форнии. Мы видели, что над головами бродит множество туч, – управлять ими совсем не просто, но уже ничто не могло остановить едких замечаний. Мне совсем не хотелось бы оказаться в шкуре волшебника; пришлось бы кого-нибудь прикончить.
День долгого марша подходил к концу, дождь не унимался, мы промокли до нитки, раненых отправили в обоз, мы отслужили службу по девяти погибшим солдатам нашей роты. Капитан построил нас лицом к предполагаемому расположению противника (уж не знаю, находился он в пятистах ярдах или двадцати милях от нас), а сам встал напротив, рядом с факельщиками, чтобы мы могли его видеть. Обнаженные тела погибших лежали перед нами, их набальзамировали, чтобы они могли добраться до Врат Смерти. Я знал, что они мертвы, поскольку только они не дрожали под потоками воды.
Капитан говорил о гордости Дома Дракона и обещал всем душам погибших, что они попадут на Тропу Мертвых, где их встретят с честью. Он назвал каждого из них, звание (выше капрала никого не было), и попросил Лордов Суда отнестись к ним снисходительно, а потом произнес несколько слов на древнем языке Дома Дракона.
Я чувствовал себя посторонним, впрочем, как и везде, и ждал, когда ко мне на выручку придет природный цинизм, но он исчез – видимо, решил немного поспать, мне бы тоже не помешало. Лойош помалкивал, а когда мы разошлись по своим взводам, беседа как-то не клеилась. Я негромко спросил у Вирт, что будет дальше с телами, и она ответила, что их положат в фургоны и почетный караул сопроводит их до Водопадов Врат Смерти.
– Кто знает, что их ждет дальше? – сказала она.
Ну, я знал. Во всяком случае, догадывался, но решил, что лучше оставить свое знание при себе. Из всей роты только я один представлял себе, что находится за Вратами Смерти; и единственный не имел права туда отправиться, более того, если бы меня убили в сражении, то меня бы туда не послали.
Наконец-то ко мне вернулся мой природный цинизм, но пришло время сна, чтобы на следующий день выдержать новый марш по грязи и под дождем. И все это время нас кормили какой-то дрянью.
Еще через два дня, поняв, что мы не сдадимся, дождь стих, и даже облачность перестала быть такой плотной. Перед нами вздымались горы. Наш путь преграждала гряда Восточных гор, точнее, одна из них, носившая название Дрифт, я запомнил ее, когда изучал карту. Дождь прекратился окончательно, мы оказались на сухих землях к западу от гор. По воле богов или капризу природы, восточные склоны поросли густым лесом, а западные были бы настоящей пустыней, если бы не многочисленные ручьи и реки, сбегавшие вниз.
Теперь, когда вода перестала литься на наши головы, стало слишком жарко – во всяком случае, для марша. Оба моих плаща лежали в ранце, который весил никак не меньше миллиона фунтов, и даже маленькая форменная шапочка вызывала раздражение; как только мы останавливались, все сразу же их снимали. С другой стороны, мне удалось понять, зачем она нужна: шапка защищала глаза от пыли. Очевидно, охлаждающие или вызывающие ветер заклинания были не под силу нашим волшебникам, а те из нас, кто хотя бы немного владел волшебством – к счастью, таких оказалось большинство, – по очереди пытались вызвать ветерок. К вечеру второго дня он наконец появился, после чего мы старались его не отпускать.
Теперь я поглощал за трапезу шесть или даже семь галет – вот каким беспредельным может быть падение человеческого существа. И мы по-прежнему не знали, куда идем или зачем. Ну, у меня имелись смутные подозрения благодаря тому, что я присутствовал на обсуждении плана кампании, но одно дело слушать тщательно продуманные стратегические установки – и совсем другое неделю маршировать в неизвестном направлении, не зная, что тебя ждет за следующим холмом. Не вызывало сомнения одно – рано или поздно нам снова придется сражаться. Передышки приносили облегчение, но теперь – какая ирония! – не имело никакого смысла останавливаться. Мы шли по хорошей дороге, которую кто-то зачем-то проложил по твердой скалистой почве. Здесь было бы нетрудно идти даже просто по земле, поэтому мы шагали вперед, стараясь дотерпеть до следующего привала, не задохнувшись от пыли, которая поднималась от сапог тех, кто шел впереди. Мой бок постепенно заживал.
