— О чем задумался? — мы тем временем перешли хребет и уже видели вдалеке нашу деревню.
— Да так, — я кашлянул, пытаясь выдумать, о чем солгать. — Сколько мы испытаний проходим в своей жизни? Сотни? Тысячи? И каждое по-своему меняет нас, делает другим. Но значит ли это, что в наших ошибках виноват кто-нибудь другой? Значит ли это, что эти испытания оставляют на нашей душе незаживающие раны, неизгладимые шрамы?
— О как, — удивилась Селеста. — И что надумал?
— Думаю, нет. Я считаю, что самого себя надо воспринимать как данность, фигурку из воска, которую можно изменять и выкручивать, но эти трансформации вовсе не значат, что на воске остаются шрамы, э?
— Может быть.
Мы остановились, чтобы передохнуть, и Селеста достала из своей сумки немного мяса и воду, в которой бултыхались осколки льда.
— Наверное, себя можно — и порой даже нужно — менять, да и прошлое уже не вернуть. С каждым пройденным метром пути мы меняемся, но каждое изменение — неотвратная эволюция. Вот и все.
Женщина внимательно меня выслушала, а потом вдруг заливисто рассмеялась.
— Че ты ржошь? — вспыхнул я, искажая слова.
— Да нет, просто… Ха!
— Вот снова!
— Успокойся, — женщина примирительно подняла руки. — Я и не думала, что ты такой… философ. Большой злой Волк и мастер-демонолог любит вечерком посидеть у камина и излагать на бумаге мысли великого себя?
— Все возможно в этом сумасшедшем мире.
— Угу. Может, мне еще трубку в зубы взять и шляпу напялить?
— Э, женщина, хватит болтовни! До вечера осталось совсем чуть-чуть, а Гедин нас отпустил только до этого срока. Двигай булками, дорогая, скоро все закончится.
Женщина сглотнула. Она глубоко вдохнула и прошептала:
— Уже не терпится оказаться в другом месте.
— Тогда шевелись, мать твою!
К ужину мы дошли до таверны, заглянув на часок домой и приведя себя в порядок.
— Ну, девчонка, отдохнула? — Гедин поставил на стол перед нами бутылку вина и ухмыльнулся, тихо посвистывая в отросшую бороду. — Выпьем, и давай-ка шуруй работать!
Селеста фыркнула.
— Слушай, Гедин, нам надо поговорить.
— М? — я мысленно толкнул ее в бок, наблюдая, как алого цвета жидкость льется в кружку. — Кто отказывается от бесплатной выпивки, дурында? Глотни винца, а там мы его и разочаруем, а то щас скажешь, кто нам потом нальет?
— Ладно, — пробормотала она и взяла из рук старика кружку.
— Так, о чем ты хотела поболтать? — он закряхтел, забрасывая ногу на ногу и поудобнее устраиваясь на стуле. — Только учти: каждый пропитый час, милочка, идет в минус твоим чаевым. Тем более женский алкоголизм, как я слышал, того, не лечится…
Я расхохотался.
— Я тут подумала, — женщина вцепилась в кружку так, что побелели костяшки, — я уже отработала тут почти полгода и поняла, что мне тут совсем не место.
— О, вот как? — расстроено крякнул Гедин. — Так ты что ж, от нас уходишь?
— Да. Просто…
— А! — хозяин таверны поднял палец, призывая ее к молчанию. — Уходишь? И правильно, скажу я тебе!
— Правда?
— Ага, — он поставил свою кружку на стол и посмотрел нам в глаза. — Мне, естессна, жаль, что ты от нас так убегаешь, но что ж поделать, девочка? Трудилась ты хорошо, твои старания я оплачу, уж не бойся, а сама ты правильно поступаешь. Ток вот тебе мой совет: шуруй-ка ты на юг, здесь ты хиреешь. Не идут тебе холода, хоть ты тресни, такая уж кровь.
— Хорошо, — она улыбнулась. — Учту.
— Э! Ну ты-то хоть этот день отработай!
— Договорились.
— Кхе. Ладно, девочка, иди, обниму!
Гедин поднялся из-за стола и схватил нас за плечи, крепко прижимая к себе. Отдаю ему должное, для его возраста хватка была просто медвежьей!
Мы рассмеялись. Он на прощание чмокнул нас в щеку и захромал в свою комнату, о чем-то тихо причитая.
— Хороший старикан.
— Согласна…
— Тебе будет его не хватать.
— Святые боги, хватит лезть в мою голову!
— Дорогуша, я и не лезу, — я хихикнул. — Обычная логика. Тем более ты, кажись, научила отгораживать меня от своих мыслей.
Селеста напряглась, кусая губы. Попалась, что больно кусалась!
— Расслабься, дура, я тебя не съем. Пока, — мой тон стал угрожающим. — Но я предупреждаю: надумаешь сделать из меня своего безвольного пса, я тебя уничтожу. Ну, все, пей еще, он бутылку оставил!
— Быстро же ты меняешься…
Женщина покачала головой и с облегчением выдохнула, но я чувствовал, что сейчас между нами пролегла стена льда. Правильно, так будет лучше.
Оставшееся время прошло на удивление быстро. Скорее всего потому что я просто снова заставил себя впасть в спячку и очнулся у нее дома.
Селеста открыла глаза. Перед нами на кровати валялся Август. Голый.
— О, черт, выколите мне глаза! — заорал я от священного ужаса. — Быстрее, быстрее, пока я сам не ослеп!
— Успокойся, — Селеста (тоже голая, но на ее смотреть было гораздо интереснее, чем на эдакого здорового потного мужика) выскользнула из постели и подошла к окну, переводя взгляд на снегопад за стеклом. — Зачем так орать? Нас же не убивают.
— Милая, после всего увиденного моя жизнь никогда не станет прежней. Я схожу с ума! А-а-а!
Селеста натянула халат.
— Ха! — она прыснула и тут же попыталась взять себя в руки. — Блин, хватит!
— Чтобы уговорить его, не обязательно было с ним спать, и я тебе это говорю уже в сотый раз! Так, ничего не говори, я знаю, что у тебя на уме: так ты же можешь отрубаться! Ни-хре-на! Читай по губам. Это наше тело, и меня воротит от одной мысли от того, что нас… О, боги, щас вырвет!
Она стиснула зубы и глубоко вдохнула, сдерживая рвотный позыв.
— Я знаю, что не обязательно. Но зачем отказываться от приятного? — она улыбнулась. — И еще он мне кое-что должен.
— Ка-х! А ты мстительная особа. Долго же ты его окучивала, бессердешная, мучиться будет паренек.
— Так ему и надо. Он меня предал, из-за него все началось!
— Помнишь мои размышления? — я усмехнулся. — Прошлого не изменишь, но отомстить — дело святое, уважаю. Итак, что же сказал наш бугай? Отольет он нам немного добровольной жертвенной крови бессмертного?
— Куда ж он денется. Он спит со мной чаще, чем в своих проклятых горах. Сомневаюсь, что он меня любит, но я ему нужна как способ отвлечься.
— У-у-у, — протянул я. — Ты прям железная леди. Расставила свои сети, бедняга запутался, а теперь собираешься оставить его подыхать. Я начинаю тебя бояться.
— Тогда мы квиты.
Она протянула руку к халату и достала маленький пузырек, полный красной жидкости.
— Так ты уже?.. — я замолчал, не в силах сказать ни слова. — Но как?
