Впрочем, она и есть кошка, а судя по запаху, в ванну с духами падает регулярно.
— И, кроме того, Фоме я многим обязана. Мне бы не хотелось терять его из виду. В случае победы ты же не станешь убивать его?
— Сама знаешь, что нет.
— Не знаю. Ты же у нас стал настоящим да-ори. А они не склонны думать о ком бы то ни было, кроме себя. Вот я и беспокоюсь о хорошем человеке.
— Перестань. Конни… пожалуйста… — Рубеус хотел что-то сказать, но промолчал. А я сижу и думаю о том, что если бы знать… если бы поверить, что хоть что-то для него значу… да я бы уступила этот чертов замок вместе с башнями, шпилями, никчемушными флюгерами и двором, усыпанным мелкой зеленой галькой. Все, лишь бы только он не обрывал нить, существующую между нами. Без нее вернется темнота, холодная бездна и одиночество.
Я не сумею вынести одиночества.
Я хочу рассказать обо всем этом, но… не гордость, что-то совершенно другое, запрещает говорить. И Рубеус тоже молчит.
— А ты думала о том, что станешь делать после поединка? Ну, куда пойдешь и все такое… — Мике удается разрушить молчание и вместе с ним мою минутную слабость. Нечего плакать, все уже решено и как всегда, без моего участия.
— Не думала. — Вообще-то у меня два варианта: Тора и Карл, и оба мне не нравятся. Хотя есть еще третий. Тогда и идти никуда не понадобиться, и вообще все неприятности разрешатся одним махом, главное, все правильно рассчитать…
Идиотская мысль. Идиотская идея. Идиотский вечер.
— Ты ведь не планируешь остаться здесь?
— Почему?
— Ну… это как-то неприлично, ты не находишь?
— Мика, — Рубес говорит тихо, но настолько выразительно, что даже у меня возникает желание спрятаться под стол. — Сейчас ты замолчишь и выйдешь из-за стола. И сделаешь так, чтобы я тебе не видел. Сегодня, завтра и желательно послезавтра. Это первое. Второе, Коннован останется в замке. И третье, если кого-то что-то не устраивает, то… — выразительный кивок в сторону двери послужил хорошим завершением вечера. А Мика разозлилась, вернее, разобиделась — выпяченные губы, дрожащие ресницы и огненный шлейф оскорбленного шелка.
— Я, пожалуй, тоже пойду, — Дик подымается. — Спасибо за приятный вечер.
— Пожалуйста.
Пытаюсь быть вежливой, но взамен получаю лишь всполошенный взгляд. И кого он здесь боится? Меня? Мики? Рубеуса?
Кстати, о Рубеусе, теперь мы остались вдвоем, разделенные черной лентой стола.
— Выпьем?
Мое предложение не вызвало энтузиазма.
— Может не стоит?
— Почему?
— Завтра все ж таки… поединок.
— И что? Я же не собираюсь напиваться вдрызг. Нам это вообще сложно. Но по чуть-чуть, в память о прошлом, так сказать, прощальный вечер.
— И с кем прощаешься? — Рубеус поднялся и — о какое безобразное нарушение этикета — самовольно пересел. Теперь разделяющее нас пространство не составляло и полуметра. Пожалуй, чересчур близко, чтобы я чувствовала себя спокойно. И взгляд его мне не нравится… внимательный такой взгляд, подозрительный.
— Что ты задумала, Коннован Эрли Мария, Хранительница Северных границ?
— Я? — Врать, глядя в глаза, сложнее, чем просто врать.
— Ты, Конни, ты. Ты выглядишь чересчур уж довольной.
— А тебе хотелось бы, чтобы я выглядела несчастной?
— Нет.
— Тогда в чем проблема?
— Конни…
— Коннован.
— Коннован, — послушно исправляется он. — Пожалуйста, хотя бы попытайся подумать о том, что я тебе сказал. Пока я здесь, Хельмсдорф — твой дом. Что касается Мики, то… это же мелочи. Ну хочешь, я поклянусь всеми ветрами сразу, что она больше рта не откроет? Хочешь, я ее вообще отошлю?
Хочу, очень хочу, но существо, плотно засевшее внутри меня, нашептывает, что все обещания — ложь. Мне всегда врут, так почему этот случай должен быть исключением?
Существо внутри право, и пускай правота эта причиняет боль, но тем хуже для меня.
— Я не хочу драться с тобой, — говорит Рубеус.
— А я хочу. И буду. Завтра. Фоме привет, я буду очень рада увидеть его.
Рубеус.
Значит, Фому она будет рада увидеть, с Фомой она разговаривала нормально и даже иногда улыбалась. Фома — единственный, кому она улыбалась. Знать бы, что произошло на Проклятых землях… впрочем, вряд ли знание что-то изменит. Вызов брошен.
Рубеус почти не сомневался, что победит, и не из-за какого-то там мифического рейтинга, а потому, что Коннован пребывала в каком-то совершенно необъяснимом состоянии, где-то между депрессией и задумчивостью. Сначала Рубеусу казалось, что это со временем пройдет, но с каждым днем становилось лишь хуже. Теперь вот вызов.
Глупо, но правильно. Или все-таки не правильно? Мика что-то чересчур уж довольно, а Коннован улыбается так, будто все заранее просчитала.
— Так ты будешь пить? — Бокал в ее руку выглядел неестественно большим, а вино в бокале неестественно темным. Вино пахнет летом, а в горах вечная зима, приправленная мелким сыпучим снегом, низкими облаками и несбывшимися надеждами.
В такой вечер только и думать, что о надеждах.
Рубеус все-таки налил себе вина.
— За твое здоровье, — сказала Коннован, улыбаясь. — Честное слово, мне жаль, что так получилось.
— Мне тоже. — У вина резкий вкус, дисгармонирующий с запахом. У Коннован печальные черно-лиловые глаза, дисгармонирующие с улыбкой.
Рубеуса не отпускала мысль, что он снова что-то упустил.
Но что?
Зал для поединков в Хельмсдорфе в полной мере соответствовал канонам: гладкий пол, выложенный цветной мозаикой, узкие балкончики для секундантов и мощное освещение. Пожалуй, чересчур уж мощное. Рубеус сделал мысленную заметку на будущее — убавить яркость.
Мика все-таки пришла, деловой костюм, деловая прическа, деловое выражение лица. Значит, вчерашний приказ всерьез не приняла. Интересно, она вообще воспринимает его всерьез или просто делает вид, что подчиняется?
Отчего-то именно сегодня показное неповиновение вывело Рубеуса из себя.
— По-моему, я просил тебя не показываться на глаза.
— Неужели? — В глазах такое искреннее удивление, что Рубеусу даже становиться стыдно — ровно на секунду, он уже начал привыкать к Микиным фокусам.
— Вот именно. Твое присутствие здесь не уместно.
— Рубеус, милый, ты, наверное, запамятовал, что я — твой секундант, и поэтому мое присутствие здесь более, чем уместно, это первое. Хельмсдорф пока не еще не принадлежит тебе, а следовательно, и распоряжаться ты пока не можешь, это второе. Да и вообще не надо быть таким злопамятным, это третье.
