Передразнивает. Неужели она настолько уверена в своем влиянии на него, что опустилась да откровенного хамства? И не боится, что после поединка Рубеус выгонит ее к чертовой матери?
Не боится.
— Кстати, ты не поздороваешься с нашим старым знакомым? — Мика смотрит куда-то через плечо и вежливо улыбается. Значит, Фома уже здесь. Выглядит совсем больным, желтая кожа, впавшие щеки, но глаза блестят и держится уверенно, хотя по всему видно, что болел и тяжело. Ну и леший с ним. Его место внизу и сам факт участия человека в Ата-Кару оскорбителен.
Внизу… человека… мысли достойные да-ори. Неуместные, несоответствующие моменту, следует сосредоточиться и выбросить всякие глупости из головы.
— А где Коннован? — Фома протягивает руку Рубеусу, а вежливое приветствие Мики игнорирует. — Что вообще здесь произошло?
Это Рубеус и сам хотел бы знать.
— С ней все в порядке?
— В полном, — отвечает Мика. — А если бы не ее упрямство, было бы еще лучше. Значит, это ты будешь секундантом? Смешно, ты вообще оружие в руках держать умеешь?
— Нет. Не умею. Я не люблю оружия.
— И в технике боя не разбираешься?
— Не разбираюсь.
— И тогда как же ты собираешься следить за чистотой поединка?
— Как-нибудь, — Фома неопределенно пожал плечами. — Так где же Коннован?
— Здесь, прошу прощения, немного проспала. — Коннован была свежа и довольна жизнью. — Привет, Фома, рада, что ты согласился. Ну если все в сборе… чем раньше, тем лучше. Фома, тебе вон туда, — Конни указала рукой на балкон, — а то еще заденем ненароком.
Мика фыркнула и с гордо-отстраненным видом направилась ко второму балкону.
— Дик, давай, начинай.
— Ну… — Дик выжидающе посмотрел на Рубеуса, и тихим, извиняющимся голосом, произнес: — Если все участники поединка собрались, то… начинаем?
— Начинаем, начинаем, давай, говори, что там по протоколу полагается. — Коннован аж пританцовывала от нетерпения. Не знай Рубеус ее настолько хорошо, решил бы, что пьяна. Но вчера она выпила лишь полбокала красного вина, того самого, дисгармоничного и невкусного, после чего ушла спать. А сегодня? В теории у нее было время напиться, но ни один да-ори не станет пить в преддверии Ата-Кару.
Стоп. Да-ори в принципе не способен напиться.
Но Коннован особенная.
Знать бы, что она действительно пьяна, то поединок можно было бы отложить.
Дик нудно и долго перечислял правила, обязательства и основные пункты Кодекса.
На шее Коннован блестят мелкие капельки пота, и на висках тоже, на лбу. Она больна? Или все-таки нервничает, а веселость и нетерпение — показные, чтобы скрыть нервозность?
Наверное. Белая рубашка почти сливается с белой кожей, белые волосы подвязаны кожаным шнурком, а черные глаза смотрят куда-то вверх. На потолок? Рубеус тоже посмотрел. Ничего нового — обычный потолок, утопающий в электрическом свете, вообще-то там звезды нарисованы, но лампы будут помощнее любых звезд и поэтому роспись удается рассмотреть лишь при выключенном свете.
— Прошу секундантов осмотреть оружие.
Мика деловито — имидж требует — вертит клинок в руках, а Фома долго не решается прикоснуться к бархатному футляру. А потом вынимает ятаган с опаской. Забавно, дуэльную пару подарил Карл, сказал, что пригодится, и снова оказался прав. Пригодились, только вот не для того боя, на который Рубеус рассчитывал.
— Претензий не имею. — Говорит Мика.
— Ну… я, наверное, тоже. — Фома робко улыбается и пожимает плечами. — Они ведь одинаковые, правда?
Ему не отвечают.
— В таком случае, если претензий к качеству оружия у секундантов нет, то считаю данную пару пригодной для проведения поединка. Дуэлянтов прошу принять оружие.
Они подходят одновременно, и Рубеус уступает право выбора Коннован. Она маленькая, едва-едва по плечо ему, а волосы слегка вьются. Раньше он этого не замечал.
В ее руке ятаган смотрится еще более нелепо, чем бокал с вином. А пара удобная, красивая, сизо-голубой булатный узор, изящный изгиб лезвия, длинная рукоять, обмотанная кожаным шнуром.
— Тяжеловат, — жалуется Коннован неизвестно кому и, пробуя пальцем лезвие, добавляет. — Острое, это хорошо.
— Для чего хорошо?
— Просто хорошо. Удачи тебе.
— И тебе.
Дик благоразумно отходит в сторону, но подавать сигнал к началу поединка, не спешит. Скорей бы… время разлетается пулеметной лентой секунд, которые замирают, не долетев до цели. Еще один мирный вдох.
Ата-кару… поединок равных. Бой ради боя… закрыть глаза, вдохнуть прохладный воздух, ощутить, как каждая клеточка тела наполняется силой. Ее не много и не мало, в самый раз, чтобы победить.
Он знает, что победит. И Коннован тоже это знает. Тогда почему?
Все мысли потом.
После боя.
Коннован
Вдох, выдох и между ними два удара: нет, не сердца — оно бьется само по себе — а дуэльных ятаганов. Сталь звенит, дрожит, возмущаясь непочтительным к себе отношением. Сталь поет и требует крови.
Ай, ни черта она не требует, это же просто кусок железа, на который я экстраполирую собственные эмоции. Экстраполирую — умное слово. И длинное. Еще на четыре удара, которые я едва-едва успеваю отбить.
Правильно, нечего думать о посторонних вещах во время поединка.
Ата-кару, единство духа и тело, предел сосредоточенности… нет у меня сосредоточенности. И духа нет. Что же касается тела, то оно действует совершенно самостоятельно, даже жутковато как-то.
У моего противника жесткая манера и еще более жесткий взгляд, которого я избегаю с тем же усердием, что и ятагана.
Похоже на танец. Раз — клинок-змея стремится к сердцу… два — отступаю, и змея жалит пустоту… три — атакую, но тут же отступаю снова. Со стороны, наверное, красиво, а я начинаю уставать, но нужно держаться, еще немного, совсем немного…
Раз — болезненная царапина на левом предплечье, я не успела уклониться.
Два — еще одна, на сей раз чуть повыше колена.
Три — пытаюсь ответить тем же, но мой противник уворачивается. Он ведь быстрый. И сильный. Я тоже так смогу, но не долго.
Раз-два-три — кровь шумит в ушах.
Раз-два… сердце захлебывается, еще немного и… ну же, быстрее, еще быстрее…
Раз и… еще один пропущенный удар и новая рана, я знаю, что она есть, хотя и не чувствую боли. Осталась за пределами круга. Мне нужно сосредоточится, очень нужно…
Сосредоточиться и прибавить скорость. Вдох. Еще один вдох. И еще… а теперь резкий выдох и сердце послушно останавливается.
Спасибо, маленькая Тора, за фокус. У меня есть пятнадцать секунд свободного полета в мире, лишенном времени.
