Он сузил глаза, его темно—голубые глаза, точно такого же цвета, как и ее собственные. Когда их мать ласково говорила, что Уилл будет разбивателем сердец, когда вырастет, Сесилия всегда смотрела на нее с сомнением. У Уилла были худые руки и ноги, и все время растрепанный и грязный вид. Теперь она понимала ее. Когда она впервые зашла в столовую, то в изумлении подумала: -Этот парень не может быть Уиллом-, У него глаза матери. И когда он перевел свой взгляд на нее, то в нем ясно читалась злость. Он нисколько не был рад ее увидеть. И где тот худой мальчик из ее памяти, с дикими, запутанными волосами, как у цыгана и листочками в его одежде, теперь на его месте стоял этот высокий, пугающий человек. Слова, которые она хотела сказать, растворились на ее языке, соответствуя ему, как блик к блику. И это выглядело так, как будто Уилл едва выносил ее присутствие, словно она была камнем в ботинке, доставляя незначительное раздражение.
Сесилия глубоко вздохнула, вздернула подбородок и приготовилась к броску первого ножа. Уилл не знал, не мог знать о часах, которые она провела в этой комнате, одна, практикуясь, изучая баланс и вес ножа в ее руке, узнала, что хороший бросок ножа начинается за телом. Она опустила обе руки вниз, подняла обратно свою правую руку за голову и переместила свой вес вперед.
Кончик ножа был на уровне мишени. Она выпустила его с пыхтением, чуть не сломав себе руку. Нож воткнулся прямо в ценрт мишени, висящей на стене.
—Один, — сказала Сесилия, ослепительно улыбаясь Уиллу.
Он посмотрел на нее с каменным выражением лица, выдернул нож из стены, и протянул ей снова. Сесилия метнула его.
Второй бросок, как и первый, полетел прямо в цель, трясясь словно дразнящий палец.
—Два, — произнесла Сесилия могильным тоном.
Уилл стиснул челюсти, когда вынул нож и снова протянул ей его. Она взяла его с улыбкой. Уверенность текла по ее венам, как новая кровь.Она знала, что она сможет это сделать. Она всегда была способна залезть, также высоко как и Уилл, бегать, также быстро, задержать дыхание настолько же долго...
Она бросила нож. Он поразил свою цель, и она подпрыгнула в воздух, хлопая в ладоши, забывая себя на мгновение от ощущения от победы. Ее волосы освободились от шпилек и упали ей на лицо; она откинула их назад и улыбнулась Уиллу.
— Ты должен написать это письмо. Ты согласился на сделку!
К ее удивлению, он улыбнулся ей.
— О, я его напишу,— сказал он. — Я его напишу, а затем брошу в огонь.
Он поднял руку, на взрыв ее негодования.
— Я сказал, что напишу его. Но не говорил, что я его отправлю.
У Сесилии перехватило дыхание.
— Как ты мог меня обмануть таким образом!
— Я тебе говорил, что ты не годишься в Сумеречные охотники, иначе ты бы не дала себя так легко провести. Я не собираюсь писать это письмо, Сеси. Это против закона, на этом конец.
— Как будто ты когда—нибудь беспокоился о законе! — Сесилия топнула ногой, раздражаясь еще больше, так как она ненавидела девочек, которые топали ногами.
Глаза Уилла сузились.
— И ты не беспокоишься, чтобы стать Сумеречным Охотником. Как это? Я напишу это письмо и отдам тебе, если пообещаешь доставить его вместе с собой домой — и больше не возвращаться.
Сесилия отпрянула.
У нее было много воспоминаний о перепалках с Уиллом, о ее фарфоровых куклах, которые он разбил бросая из окна, но в тех воспоминаниях была доброта — брат, который перевязал разбитое колено, или поймал ее ленты на волосы, когда она улетели. Эта доброта отсутствовала в Уилле, который стоял перед ней сейчас.
Мама плакала первый год или два после того, как Уилл ушел; она говорила, держа Сесилию, что Сумеречные охотники -отберут у него всю любовь.- Холодные люди, она говорила Сесилии, люди, которые препятствовали их свадьбе с мужем. Что он хочет от них, ее Уилл, ее маленький мальчик?
— Я не уйду,— сказала Сесилия, глядя в упор на брата.
— И если ты настаиваешь, что я должна, я буду ...
Дверь чердака открылась и дверном проеме появился Джем.
— А,— сказал он, — угрожаете друг другу, я вижу. — Это продолжается весь вечер или вы только начали?
— Он начал это, — сказала Сесилия, дергая подбородком в сторону Уилла, хотя она знала, что это бессмысленно.
Джем, парабатай Уилла, относился к ней с теплотой добротой, запасенной специально для младших сестер друзей, но он всегда будет на стороне Уилла. Добрый, но уверенный, он держал Уилла превыше всего на этом свете.
Ну, почти превыше всего.
Она больше всего была удивлена Джемом, когда впервые приехала в Институт — он был неземной, необыкновенной красоты, с его серебристыми волосами и глазами и тонкими чертами. Он выглядел, как принц из сказок,и она возможно и привязалась бы к нему, если бы не было абсолютно ясно, что он совершенно влюблен в Тессу Грей. Его глаза следили за ней, когда она приходила, и его голос менялся, когда он с ней разговаривал.
Сесилия однажды слышала, как мама рассказывала, что один из соседских мальчиков смотрит на девочку так, словно она была -единственной звездой на небе- и вот так Джем смотрел на Тессу. Сесилию не возмущало это: Тесса была приятной и доброй, и немного застенчивой, и ее лицо всегда было устремлено в книгу, как и у Уилла. Если бы Джем искал свой тип девушек, он и она никогда бы не подошли друг — и чем больше она пребывала в Институте, она все больше понимала, как неловко они с Уиллом делают некоторые вещи. Яростно защищая Джема,ему постоянно приходилось наблюдать и за ней так, словно ему было не комфортно или больно. Нет, она была намного лучше, всего этого.
— Я просто подумал связать Сесилию и скормить ее уткам в Гайд парке, — сказал Уилл, откидывая мокрые волосы назад и одаривая Джема редкой улыбкой. — Я мог бы использовать тебя в качестве ассистента.
— К сожалению, тебе придется подождать с планами об убийстве своей сестры. Габриэль Лайтвуд ждет тебя внизу, и у меня есть два слова для тебя. Два твоих любимых слова. По крайней мере, если ты угадаешь их.
— Полный засранец? — спросил Уилл, — Абсолютный выскочка?
Джем ухмыльнулся.
— Демонический сифилис, — сказал он.
Софи с легкостью многолетней практики неся в одной пуке поднос, постучала в дверь Гидеона Лайтвуда.
Она услышала торопливые шаги и через мгновение дверь распахнулась.
Гидеон стоял перед ней в брюках, подтяжках и в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Его руки были мокрыми, как если бы он запустил руки в волосы, которые тоже были влажными. Пару мгновений ее сердце бешено колотилось. Она заставила себя нахмуриться.
— Мистер Лайтвуд, — сказала она, — Я принесла вам пшеничные лепешки, которые вы просили. Бриджет так же сделала вам тарелку сэндвичей.
