Думается мне, что семью Цандеров, принявшую самое активное участие в продаже их соплеменников в рабство после разгрома Малонгарского ханства они не забыли. Потому как до сих пор на родовую память не жаловались.
Как, впрочем, не забыли и про наше семейство, также приложившее немало усилий для его разгрома, — с явной неохотой уточнил гость.
И судя по всему, наш барончик заключил союз с кем-то из нынешних Великих ханов. С кем-то одним из пяти, а может быть и с несколькими. Но что заключил — совершенно точно, судя по количеству и активности татар в его самом ближайшем окружении.
Сейчас уточнить этот факт невозможно, но уточнить жизненно важно. Мне только Пореченской орды под стенами своего замка не хватало, — недовольно проворчал раздражённый князь. — А то другой такой же швали там мало шляется.
— Поречная орда — миф, — едва слышно отозвался со своего места бледный словно смерть работорговец.
Не поднимая глаз, он сидел, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в коленки, и практически прикрыв глаза, тяжело дышал, стараясь подавить вспыхнувшие в глубине души пламя лютой ненависти. К Малонгарской орде, и особенно к потомкам её Великих ханов у семейства работорговцев Цандеров были счета особые, давние. И двести прошедших лет ничего и в его родовой памяти не меняли. Кровь — не водица. И раз пролитая, требовала отмщения.
«Аз воздам» — древняя, веками пестуемая народная мудрость, коей неизменно следовали давно потерявшие совесть выродившиеся потомки.
Ключёвский централ.
Тага-а-а-нка, где море полное огня.
Тага-а-а-нка, зачем сгубила ты меня…
Тага-а-а-нка……………………………………
— О-хо-хо. Достали эти блатные песни землян, — беззлобно ворча, старый арсенальный сторож Тимоха Рваная Ноздря, незаметно для себя подтягивал полюбившуюся и ему за последние суматошные дни старинную каторжанскую песню.
— Кажен Божий день, кажен Божий день завывают, — пожаловался он непонятно кому.
В длинном тёмном коридоре, освещаемом лишь скудным светом от его старой керосиновой лампы, кроме него никого не было, но за многие годы одиночества Тимоха давно уже привык разговариваться сам с собой и привычно постоянно бурчал что-то себе под нос.
— Ей, Богу, чистой воды коты мартовские, — беззлобно ворчал он. — С утра одно и тож, одно и тож… Кажен Божий день. Одно и тож. Одно и то ж. Утром песни — вечером девки. Утром девки — вечером песни.
Тага-а-а-нка, ты мой навеки арестант
Погибли юность и талант
В твоих стенах…
Снова незаметно для себя замурлыкал себе под нос старый арсенальный сторож, неспешно спускаясь по стёртым временем широким каменным ступеням на нижний, полуподземный этаж с недавно оборудованными там тюремными камерами.
Закончив вместе со всеми последний куплет полюбившейся песни, в приподнятом настроении старый сторож неспешно направился к первой по правой стороне двери.
Недавно высвобождённые из-под запасов старого, никому не нужного огнестрельного оружия, которое вдруг срочно понадобилось чуть ли не всем кузнецам города, в связи с проведением общегородского конкурса на разработку пневматического оружия, старые казематы оказались на удивление чуть ли не идеально подходящими под спешно устроенную в городе тюрьму. Недавнее нововведение Головы, по требованию городской Старшины.
Поспешно приспособленные под тюрьму просторные казематы под старой башней Арсенала на удивление всем обладали прекрасной акустикой. Чем теперь с удовольствием и пользовались первые их насельники, зеки, как по какой-то странной и непонятной для сторожа прихоти сами себя они назвали.
— Эй, молодёжь! — Тимоха аккуратно постучал деревянной ручкой черпака по полуприкрытой входной двери в первую же по ходу камеру. — Как тут у вас? Войти можно?
— Заходь, дядь Тихон, заходь, — раздался из-за неплотно прикрытой двери звонкий девичий голос. — Мы уже готовы завтракать.
Ой, как есть хочется.
Молодая весёлая егоза, Софийка, младшая дочка его старого друга, Степана Верстового с портового конца, шустро подскочив к вошедшему в арестантскую камеру сторожу, весело подхватила из его рук тяжёлые, исходящие паром судки и поспешила водрузить их на широкий тюремный стол.
Матово блеснувшая на пальчике молодой девчонки в свете двух горящих в камере слепящих бензиновых ламп крупная белая жемчужна, в тонкой работы золотой оправе, недавний подарок жениха, кольнула глаз старого сторожа нездешней, безумной дороговизной.
— «М-да, — проводил старик взглядом явно демонстративно напоказ выставленную драгоценность. — Богатого женишка себе девонька отхватила. Теперь семейство её и слова худого против парня не скажет, а Стёпка Верстовой явно только делает вид, что не знает, где целыми днями и ночами пропадает его дочка.
Наверняка давно уже просчитал все открывшиеся с таким богатым будущим зятьком выгоды. Жук тот ещё. Сразу понял, что золотишко у паренька явно не последнее. Да и слава богатого добытчика, удачно сходившего с городскими поисковиками в Пустынные земли, дорогого стоит. И то, что звенит сейчас в кошельке у парня, по слухам, ой, как далеко не последнее. Говорят, что много всякого добра скрывают в этой компании землян, к которой так удачно прибился бывший нищий сирота. Намедни слыхать было, что мать парня уже даже в Совет заявку подала на выкуп родовых земель, заложенных в казну когда-то давно, ещё её погибшим на границе мужем. А уж такие-то слухи на пустом месте просто так не появляются.
Похоже, правду в городе говорят, что золотишко у парней из поискового отряда Димона Счастливчика водится. Могут позволить себе пошиковать.
Да, есть денежки у паренька, есть, — остановил он взгляд на роскошном убранстве обеденного стола в каземате, которого вчера ещё не было».
Покрытая дорогущей расписной льняной скатертью старая столешница, привычная больше к обычному для неё тяжёлому железу мечей, даже не скрипнула под невесомым грузом пары водружённых на неё лёгких судков с завтраком.
— Что тут у нас? — молоденькая симпатичная девчонка с маленьким курносым носиком, с вожделением втянула в себя разлившиеся по комнате одуряющие ароматы принесённого варева. — Ва-у! — в восторге закатила она глаза. — Жульён из белых грибов! Борщ! Расстегаи со щурятами! Хлеб свежий! Пирожки!
Взвизгнув, молодая девчонка вонзила сверкнувшие белым зубки с тёплый, только из печи пирожок. На гибкой шейке её тускло блеснула короткая нитка крупного жемчуга.
— «Мамочка! — мысленно ахнул старик, на миг даже впав в ступор. — Это же… Это же жемчуг! Не было же вчера! Точно. Точно парень женится. Ох, свезло Стёпке с зятем, ох, свезло».
