Темная избушка освещалась только открытой дверью, но Огнеяр сразу увидел возле очага стройную женскую фигуру в белой рубахе. Девушка с двумя косами подняла к нему лицо, и Огнеяр замер на пороге. Черты мимолетно виденной Горлинки давно стерлись из его памяти, он не обратил внимания на облик этой девушки, занявшей место хозяйки, но сразу учуял ее внутреннюю суть, ее дух, отличающий детей Надвечного Мира. Дух берегини.
– Войди, – пригласила она его. – Садись. Будь нашим гостем.
– В гости зовешь? – спросил Огнеяр и шагнул от порога к очагу, не отводя глаз от девушки. – Или теперь ты здесь хозяйка?
– Теперь я хозяйка, – подтвердила девушка. – Прежняя ушла.
– Ее могила на поляне?
– Да. Ее и прежнего Сильного Зверя.
– Кто его?..
– Я, – напряженно и твердо ответил Брезь.
Он старался быть спокойным, но его била неудержимая внутренняя дрожь. К ним пришел Сильный Зверь, один из тех, кого они ждали. Встреча с ним решит, войдут ли они снова в род или всю жизнь проживут на этой поляне.
Огнеяр снова присвистнул, посмотрел сначала на Брезя, потом на Оборотневу Смерть, которую парень все еще держал в руке. Огнеяру почему-то не хотелось поворачиваться к ним спиной, на миг в нем ожило беспокойство, напомнившее ему ночь перед чуроборским поединком. Он так и не знал, в чем тайна Оборотневой Смерти, но обостренное чутье Сильного Зверя подсказывало ему, что именно теперь, в руках Брезя, рогатина стала очень опасна для него.
Скользнув внимательным взглядом по длинному черному клинку, Огнеяр заметил, что рогатина сыта и довольна. А чем еще ее можно было так ублаготворить, как не Сильным Зверем?
Больше Огнеяр не стал спрашивать о произошедшем. Гораздо больше его занимало другое.
– А ты кто? – спросил он, глядя прямо в голубые глаза девушки.
– Это невеста моя, – сурово ответил Брезь, и в голосе его была скрытая угроза: попробуй тронь!
– Что же ты с невестой не в роду живешь, как люди, а в глушь лесную забрался? – Огнеяр обернулся к нему.
– Род не принимает нас, – ровным голосом ответила сама девушка.
– Почему? – требовательно спросил Огнеяр.
Берегиня на миг опустила глаза. Она чуяла суть Огнеяра не хуже, чем он ее, и они были друг другу неприятны. Ее сердило, что лесной оборотень с волчьей шерстью на спине так строго спрашивает ее, рожденную от самого Отца Света, но теперь Дажьбог был далеко, законы земного мира получили над ней власть. Это тоже была ее плата за горячее человеческое сердце. А этот красноглазый оборотень имел здесь больше силы, чем она.
Неохотно и отрывисто Горлинка начала рассказывать. Огнеяр слушал, не отводя настойчивого взгляда от ее глаз, иногда перебивал короткими быстрыми вопросами. Когда девушка впервые упомянула о Милаве, в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство, и он едва удержался от вопроса: где она сейчас?
– И она… она отдала мне свою рубаху, она дала мне имя Горлинки, и я осталась на земле, – окончила дочь Дажьбога, отводя глаза от горящего взгляда Огнеяра. Она вдруг задрожала, почуяв приближение чего-то страшного.
– А сама она? Где она? – не сдерживаясь больше, воскликнул Огнеяр и подался ближе к берегине.
Ему хотелось схватить ее за плечи и трясти. Он уже предчувствовал какое-то ужасное известие. Гораздо лучше Еловы, лучше любого премудрого чародея он знал, что Надвечный Мир ничего не дает даром.
– Она… – с трудом выговаривала Горлинка. Ей не хотелось отвечать, но горящий взгляд оборотня жег ее и заставлял подчиняться. – Она ушла… Ушла за меня…
– Нет… – потрясенно прошептал Огнеяр. – Как…
Он вдруг почувствовал слабость, словно вся сила, звериная и человеческая, разом покинула его. Горлинка подняла лицо и посмотрела ему в глаза. И в ее глазах он разом прочел, как все было. Он видел, как горячий человеческий дух переливается из одной девушки в другую, давая одной жизнь и тепло, а другой – белые лебединые крылья.
Брезь даже ощутил нечто сродни смутной ревности. Эти двое понимали друг друга гораздо лучше, чем когда-нибудь поймет он сам, они говорили на языке, которого он не знает и никогда не будет знать. Но тут же это беспокойство сменилось другим – как бы оборотень не убил его невесту.
Осознание всего произошедшего вошло в Огнеяра настолько ясно, как будто все случилось у него на глазах. В первые мгновения он ощутил себя невесомым, воспарившим над землей и всеми ее печалями, как будто сам он умер и земные дела больше не имеют для него значения. А потом острое чувство горькой потери пронзило его, как сама страшная Оборотнева Смерть.
Невидящими глазами глядя перед собой, он вцепился в волосы у себя на затылке, медленно согнулся почти к самому полу и вдруг завыл. Дикий, нечеловеческий вой, в котором смешались боль и ярость, заполнил избушку и разлетелся по лесу; Брезю стало жутко, Горлинка в ужасе жалась к нему, прятала лицо у него на груди, жмурясь, как от боли, и все толкала его вон из избушки. Вой смертельно раненного Сильного Зверя закладывал уши, леденил кровь, наполнял чувством, что близка гибель всего мира. Даже у дочери Пресветлого Дажьбога не было сил его выносить.
А оборотень выл и бился головой о камни очага. Для него мир погиб, человеческий мир, к которому он так стремился. Из мира ушла женщина, которая видела в нем человека, которая согревала и раскрашивала для него человеческий мир в яркие цвета сияющего радужного моста. Теперь она сама прошла по этому мосту и ворота Верхнего Неба, недоступные сыну Подземного Пламени, навсегда закрылись за ней. Да, теперь она тоже стала частью Надвечного Мира, но стена, разделявшая их, не исчезла. Она стала ясным днем, а он остался темной ночью. Ночь и день, зима и лето есть неразрывные части одного и того же мира, но им не суждено встретиться. Меж ними на страже стоят утро и вечер, весна и осень, и на крепости этих преград держится мир, утвержденный Сварогом. Теперь никогда не увидеть ему ее доверчивых и ласковых глаз, не услышать слов любви и привета. Надвечный Мир отнял у волкоглавого оборотня почти все, что укрепляло в нем человеческое начало. Сейчас ему представлялось, что все.
Брезь и Горлинка долго сидели на краю поляны, со страхом ожидая, что теперь будет. Оба они были потрясены; Брезь почти забыл о том, что чуроборскому оборотню нравилась его сестра, и уж конечно, он не ждал, что оборотень со звериным сердцем будет так жалеть о ней. Его горе было диким и пугающим, как ревущий ледолом на могучей реке, но искренним, и в этот миг Брезь тоже увидел в нем человека.
Наконец Огнеяр вышел на крыльцо, одетый в свою прежнюю одежду, в которой когда-то приехал из Чуробора. На ходу он оправлял блестящий серебром пояс, а лицо его было замкнуто, как лик деревянного идола, губы плотно сжаты.
