Со всего маху Синяка бросился на снег и открыл огонь. Тот, кто пил воду, выронил ведро и рухнул, неловко вывернув руку. Второй выстрел пришелся на середину костра. Оттуда выскочил уголек и упал на колени Завоевателю, присевшему было погреться. Ничего больше Синяка сделать не успел. К нему уже бежали. Завоеватели не смотрели на него, словно собирались пробежать мимо, но не успел он подумать об этом, как у него вырвали ружье и начали бить. Он прикрыл голову руками, но били Завоеватели сильно, и под конец Синяка провалился в черноту, где не чувствовал уже никакой боли и только содрогался под силой очередного пинка. Наконец, его поставили на ноги. Колени у него подгибались, голова болела так сильно, что он не мог разлепить ресниц. Его куда-то поволокли, и это тянулось невыносимо долго. А затем втолкнули в какое-то холодное помещение и, наконец, оставили в покое.
В городе постепенно восстанавливалась тишина. Крупные редкие снежинки нехотя, словно бы раздумывая — а стоит ли? — падали на мостовую. Мартовскими голосами орали воскресшие вороны.
Завязав платок крест-накрест на груди и спрятав под ним пистолет, Анна-Стина бежала проходными дворами от Малой Караванной к улице Южный Вал. Она не очень хорошо знала этот район, к тому же, война многое изменила. Каждый двор мог оказаться перегороженным баррикадой или заваленным обломками рухнувшего здания, и тогда ей придется либо разгребать руины, либо возвращаться назад, к головорезам Косматого Бьярни.
Перед глазами у нее стояла пелена, в ушах гудело, но она продолжала идти вперед, не позволяя себе забыть о главном: нужно выбираться из города. На миг она подумала о том вечере, когда в их доме на улице Черного Якоря появился Демер. Тогда горели лампы, и они пили кипяток из старинного фамильного сервиза. Надо же, она тогда еще вздохнула мимолетно о той навсегда ушедшей поре, когда за окнами не стреляли, когда купцы третьей гильдии торговали колониальным товаром, а не грабили оружейные склады, когда из чайных чашек пили чай, а из кофейных — кофе…
Она стояла посреди двора, медленно оглядывая стены домов. Двор был тупиковый. Постояв немного в раздумье, она внезапно сообразила, что здесь может быть сквозной коридор. Дверей было четыре. За одной обнаружился ход, который упирался через десять шагов в глухую кирпичную стену. Две другие вели в чьи-то квартиры. Анна-Стина вытащила из-под платка пистолет и осторожно постучала. За дверью тут же послышалась возня, потом женский голос пронзительно и злобно крикнул:
— Убирайся!
— Помогите мне! — просительно сказала Анна-Стина, сжимая оружие покрепче. Ей нужны были другая одежда и немного еды.
— Убирайся! — взвизгнул голос истерически.
За второй дверью девушке ответил мужчина, такой же подозрительный и злой. Здесь боялись. И правильно, внезапно усмехнулась Анна-Стина, убирая пистолет. Эта мысль ее почему-то подбодрила. Потом она подошла к четвертой двери и немного постояла в неподвижности, прежде чем открыть. Как там говорил Демер? Рано или поздно все равно приходится уходить к богам Морского Берега…
За дверью был коридор. Длинный и очень темный. Анна-Стина уверенно пошла по нему, словно желая дать понять неведомо кому, что она ничего не боится и твердо знает, куда ей идти и что делать. В темноте она смутно видела желто-зеленый расписной кафель больших каминов, которыми в старые, невероятные времена отапливали подъезд. Наконец, она добралась до второй двери. Взялась за ручку. Собралась с силами. Зажмурилась. И рванула на себя.
Ветер с залива ударил ей в лицо, отбросил со лба темно-русые волосы. На миг она задохнулась. Раскрыв рот, Анна-Стина смотрела на бескрайние белые просторы, и глаза ее наполнились слезами. Снег повалил хлопьями, скрывая очертания города, высящегося за улицей Южный Вал. В густом снегопаде исчезли колокольни и дома, старый форт и городской яхт-клуб, где вместо легких прогулочных яхт стояли теперь грозные драккары Завоевателей. Анна-Стина рухнула в снег и громко зарыдала. Она всхлипывала, глотая слезы, — забытое детское ощущение. Потом ей стало стыдно, она обтерла лицо снегом, сжала губы и стала думать о своем будущем.
Оно представлялось ей весьма неопределенным. Пока она пробиралась к заливу, она была слишком занята тем, чтобы найти дорогу и не встретить патрули. Ей казалось, что главное — выйти на берег.
И вот она у цели. А дальше что? Оказывается, это ничего не решает. Куда идти? Она оглянулась на город и покачала головой.
Ларс.
Все это время она смутно надеялась на Ларса. И шла она, оказывается, именно к нему. А теперь вдруг выясняется, что понятия не имеет, где его искать. Он говорил, что живет где-то на холмах за рекой Элизабет.
Она пойдет к реке Элизабет.
Неожиданно она поняла, что ей очень холодно, и зашагала по берегу быстрым шагом. Сухие камыши, присыпанные снегом, ломались и хрустели под ее ногами. Подол юбки отяжелел от налипшего снега. В таком снегопаде она могла не бояться, что патрули у южных ворот ее увидят. Она сознательно старалась не думать о том, как найдет дом Ларса за рекой Элизабет. Теперь нужно было добраться до реки.
Она не поняла, в какой момент город остался позади. Просто в какой-то миг ей стало ясно, что вокруг нее пустое пространство. От горизонта до горизонта валил густой снег, словно небо падало на землю.
Волосы, скрученные на затылке узлом, рассыпались. Анна-Стина остановилась, поискала упавшую в снег шпильку, но та канула бесследно. Выпрямляясь, она заметила, что впереди сквозь белую пелену светится что-то красное, горячее. Неясное мерцание потянуло ее к себе, как свет костра. Неужели в снежной пустыне тоже бывают миражи? Она слабо улыбнулась этой мимолетной мысли и, цепляясь подолом за сугробы, пошла на красное. Волосы ее намокли, руки покраснели и распухли. Свет то скрывался за пеленой снегопад а, то вновь проглядывал, но ни разу не исчез. Наоборот, с каждым шагом он становился все ярче и, наконец, превратился в мерцающий конус высотой с трехэтажный дом. По его черным стенам пробегали алые волны, как по догорающему костру. Он казался живым существом, в жилах которого пульсировала кровь.
Не отрывая глаз от удивительного сооружения, Анна-Стина шла и шла к нему. Она спотыкалась и больше всего боялась упасть. Она спустилась в ложбину и, заметив сухую осоку, припорошенную снегом, поняла, что добралась до реки Элизабет. Порыв ветра хлестнул ее по лицу, и она почувствовала, что сил больше не осталось. Звенящим от слез голосом она закричала в белую пустоту снегопада:
— Ларс Разенна!
Черный конус на миг вспыхнул алым, как будто на тлеющий огонек дунули изо всех сил, и погас. И тут же загрохотало, залязгало железо, затопали сапоги, кто-то начал распоряжаться отвратительным голосом холуя, дорвавшегося до власти. Мелькнули факелы. Со всем рядом, явно наугад, заорали: «Стой, стрелять буду!» И неприятно загоготали. Протрубил рог. Потом кто-то выругался и начал кашлять и сморкаться.
