Однажды он заменил белые лилии на тигровые. Такой реакции Данила не мог и представить: Римма расплакалась, рыча, выхватила букет из его рук, как смогла — разломала, а оставшимся веником хлестанула его по лицу. Она истерично что-то невнятное кричала и просила убить её. Схватила нож для заточки карандашей, изрезала холст со своим изображением, и вконец обессиленная — слёзы, не переставая, текли по бледным щекам, а несчастные глаза остановили взгляд в неопределённой точке потолка — Римма поднесла лезвие к сонной артерии на шее. Данила боялся к ней притронуться, и не потому, что остерегался её истерики или ударов, а боялся своими действиями навредить. Он умолял её успокоиться и встал перед ней на колени: только не чиркни ножом, девочка. Она долго смотрела на него сверху вниз не верящим взглядом. Нож выпал из её ладони, прокатился по паркету и скользнул под диван. Она опустилась перед Даниилом на колени, шёпотом попросила — нежно её поцеловать, а потом они неистово и страстно занялись любовью на полу, посшибали мольберты и разбили две дорогостоящих фотокамеры на штативах.
И ни разу Римма не приняла букет без распятия Христа. Данила сбился со счёта — сколько золотых распятий он подарил ей более чем за семь лет. Но, никогда не видел, чтобы она хоть раз пришла с крестиком на груди.
— Наверное, Римма развешивала их на стенах, и они охраняли её жилище и покой, — прошептал Данила. — И почему так получилось, что я ни разу не был у неё дома? — Из бара он достал бутылку «Джек Дэниэлс», с кофейного столика схватил широкий бокал и уселся на кожаный диван под окном. Крепкая ладонь скрутила пробку и швырнула в сторону лестницы на второй этаж. Данила наполнил половину бокала, залпом осушил и застыл, прислушиваясь к собственным ощущениям. Так он сидел, пока алкоголь не расслабил нервное напряжение. Унылый взгляд прошёлся по стометровой комнате: выдолбленная из огромного ствола дуба коробка-пенал, где ютилось несколько скрученных холстов, три мольберта расставлены по разным местам, второй кожаный диван с дубовыми боковинами завален книгами и неудавшимися полотнами, лампы освещения, пять дорогих фотокамер на треногах. На старинном серебряном кресте, прикрученном к колонне — выбеленный скелет распятой кошки. Прямо под ним на ножках от бара-глобуса покоится белый как снег громадный череп медведя. Данила — вор? Потап не знает, что, когда они въезжали в дом и завозили мебель, Даниил успел прошерстить все уголки и украл, сам не ведая для чего, распятый скелетик кота и череп медведя. А потом наврал Потапу, что выкупил дёшево на аукционе.
«Интересно, — подумал Данила, — для чего эта херь нужна была старым хозяевам?» — И тут же задал вопрос:
— А для чего тебе? — Он хмыкнул, плеснул виски в бокал. — Но самое интересное, — произнёс он, — что Потап, как приходил, всегда пристально разглядывал эти предметы, перед тем как начать трахать Римму. Будто чувствовал, что это должно принадлежать ему. — Взгляд Даниила остановился на столе, где лежали два крупных объектива, букет для Риммы. Цепочка золотого крестика извивалась змейкой и покоилась на листе со стихом написанным вечером для Риммы. Ни с одной женщиной ему не было так славно. Никогда. Он любил её. Им было так хорошо. И даже втроём. Они любили её. И свою тайну букета — кровавых роз и белых лилий, и золотого креста она унесла с собой — навеки.
Даниил выпил виски, сильно размахнулся и разбил бокал об паркет: стеклянные бусинки брызнули ему на туфли.
— Она умерла. — Он встал с дивана. — Она захлебнулась! — крикнул он и истерично рассмеялся. — Она захлебнулась человеческим дерьмом! Чёрт возьми, люди погибают героями, с честью, — Данила снова захохотал, — а ей судьба приготовила захлебнуться дерьмом. Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Он пинал всё, что попадалось на глаза. — Захлебнуться дерьмом, дерьмом! Она не заслужила такого! Вас больше… мразей! Она не заслужила!.. — В кармане брюк полилась мелодия мобильника. Даниил притих, шмыгнув носом, провёл ладонью по бороде и успел подумать, что нужно сбрить эту густую метлу, и сказал:
— Это Потап. Едем в бар — водку жрать. — Ладонь потянулась в карман за «андроидом».
2
Данила вышел из такси: не поехал на своём «бээмвэ», потому что собирался напиться вдрызг. Он быстро огляделся, ища Потапа. Возле зелёных перламутровых дверей в бар охранник курил сигарету и махнул ему рукой. Даниил ответил кивком: эта «здоровенная детина» — в плечах сажень, стоит как пень — не один раз его вытаскивал разпьянющего на себе и отвозил домой на его же «бумере».
— Где он? — крикнул Данила.
— Кто?.. Потап? — Охранник помотал головой. — Не подъезжал.
Недовольный Даниил достал из барсетки «андроид» и быстро прощёлкал пальцем, набрал номер Потапа, прижал к уху. Ключи от автомобиля и квартиры грохнулись перед носком туфель, звякнули об горячий асфальт. Данила раздражённо пнул — связка отлетела к единственной ступени в бар. Охранник усмехнулся, поднял и стал ожидать, когда хозяин ключей переговорит по мобильной связи.
— Я думал — это я опоздал! — закричал Данила, когда услышал голос Потапа в телефоне. — Ты где?
— В разговоре присел с Анжелой, извини, — ответил Потап. — Я тебе уже говорил, она бабку свою хоронит. Там такая… в общем, когда бабку собрались опускать, гроб перевернули и она вывались.
— Забить крышку забыли?
— И не только. Бабка без внутренностей оказалась… Наряд они обрезали и просто сверху прикрыли. Пузо не сшили… Анжела теперь в истерике.
— И что здесь вон выходящего? В морге всех по пакетам расфасовывают. Просто забыли вложить. Наверное, напились охламоны. Бардак в стране… Нормально… Когда будешь?
— Уже на повороте, — ответил Потап. — Через пять минут.
Данила кинул «андроид» в барсетку, подошёл к дверям и протянул ладонь к громиле в сером костюме с бейджиком «секьюрити», чтобы забрать ключи.
— А что без Риммы? — спросил охранник, перебросив связку на ладонь Даниила.
— Она утонула, — ответил Данила сквозь уголок наполовину сжатых губ и вошёл внутрь. После светлой улицы в баре плясала тьма под бомбёжку танцевальной музыки. — Темно, как у негра в жопе ночью, — процедил сквозь сжатые зубы Данила, помедлил, пока глаза привыкнут, добавил: — Мёртвого негра в гробу, выкрашенного в чёрный цвет и залитого гудроном. — Только он проговорил, музыка остановилась, загорелись настенные лампы, бармен наставил два угловых прожектора на целующуюся пару в центре танцевального пятачка. Все столики заняты, кроме одного, который забронировал Потап, расположенного под высоким двухметровым аквариумом, подсвеченном неоном и набитом пираньями. Стены обвешаны картинами в стиле киберпанка, а раньше висели древние строения: замки, колонны, храмы. В воздухе висел запах жареной телятины, чад подгоревшего лука и сигаретного дыма. Обычно здесь не так, удивился Даниил. Не были месяц, а всё как-то поменялось. Он вспомнил, что с утра ничего не ел и теперь рот наполняли жадные слюни аппетита.
— Тем лучше, — пробурчал Данила, — набью сначала брюхо вкусной жратвой, а потом упьёмся до падения мозгов.
Даниил прошёл к столику под неодобрительные взгляды трёх «тяжелоатлетов» в кожаных куртках и подумал, что, конечно, мудро в тридцатиградусную жару хаживать, нарядившись в свиную кожу. Недобрые парни развалились на стульях за соседствующим столиком с левой стороны аквариума. Данила, как только глаза привыкли к темноте, сразу приметил «бойцовых парней», озирающих всех слишком открытым недружелюбием — наглым и вызывающим. Но пока стоял и осматривал нутро бара — присутствующих за столиками, стойку бармена, полоску широкого зеркала за его спиной, блестящие подвешенные бокалы, — он определил, что в основном косые неприятельские взгляды направлены на двух молодых людей лет двадцати пяти за столиком напротив. Парни часто бросали нетерпеливые взоры на двери входа. Кого-то ждут. Всё это Даниилу не понравилось, и он задался вопросом: «На расстоянии вытянутой руки слева и справа нашего столика засели две враждующие стороны?»
— Надеюсь, нас не коснутся, — тихо сказал он. Придвинул стул к стенке аквариума, сел и прикоснулся затылком к прохладному стеклу. Официантка с туго затянутыми белыми дредами на голове поиграла пальцами поднятой ладони, давая понять, что сейчас подойдёт.
