Вряд ли забудет лесовик, как напоролись они в ночи темной на пост вражеский. Мимо не пройти, в объезд не пробиться. Справа овраг с берегами крутыми, слева болото с газами подземными. Ступишь, пропадешь навек. Назад возвращаться славы мало. Да и нельзя назад. Там поле ровное, для стрел кэтеровских раздолье.
Майр долго не размышлял. Приказал лесовику крепче держаться, да и направил коня своего, зверя черного, прямо на частокол деревянный. Под натиском тела мертвого затрещал забор шаткий, как игрушечный на землю повалился. К тому времени, как конь черный майра и лесовика до середины поста донес, весь лагерь поднялся. Со всех сторон лучники высунулись. Легронеры со щитами да пиками наперевес навстречу двинулись, в кольцо забирая, криком оглушая.
Майру, да зверю с белой гривой, стрелы, что колючки безвредные. В тело неживое не впиваются. Мертвых убить сложно. А Йохо изрядно поволновался. Он живой, для острия и лезвия добыча желанная. Да видно уберег его Гран, защитил от метких стрел. А от мечей майр своим телом закрывал. Не на мгновение коня не задерживал. Дал свободу зверю черному.
Хоть и испуган был Йохо, но все разглядел. Как темной молнией меч Элибра головы кэтеровские сносил, как рассекал на половинки щиты крепкие, ломал пики, вражеские мечи словно соломинки отбивал. Зверь черный от хозяина не отставал. Проламывал хрупкие шлемы копытом каменным, наваливался на пики выставленные, подминая и их хозяев.
Когда легронеры поняли, что не совладать им со страшным всадником, дрогнули, под защиту лучников отступили. Решили, что стрелы любого смельчака на землю свалят.
Был бы один майр, не успокоился, пока весь пост не изрезал. Или пока сам голову под меч не подставил. Да лесовик из живой плоти сзади сидел. Торопил поскорее место опасное покинуть.
Глянул последний раз Элибр на тех, кому посчастливилось меча его избежать, улыбнулся недобро, направил коня к выходу. Захрустели под копытами кости упавших, мертвых и раненых. Копыта зверя черного красными сделались.
Когда от поста уходили, Йохо не удержался, обернулся, показал солдатам кэтеровским пальцы искусно сложенные. Что та фигура умная означала Йохо не знал, но от дедов, что фигуре мудрой научили, слышал, проклинает та фигура мудреная всякого, кто увидел ее. Главное, чтобы палец большой подальше из кулака сжатого высунуть. Так и трясся лесовик до самого замка пальцы на правой руке не разжимая. Для счастья наверное.
— Коня своего здесь оставь, да к замку поднимайся, — Йохо взглянул с признательностью на морду лошадиную, что косилась на него глазом умным. — Трава здесь сочная. Впрочем, я и забыл, что не жрет он ничего, кроме солнечного света. Я здесь остановлюсь. Присмотрю за конем. С тобой, майр, к замку ползти, последних сил лишится. Ждут тебя там. Видишь, Самаэль на верху топчется. Тот самый колдун, что за тобой посылал, что больше всех тебя видеть хотел.
— Нельзя мне с ним расставаться, — майр потрепал коня по гриве седой. — Это рядом со мной он конь, а без меня пеплом мертвым станет.
— Поступай, как знаешь, — махнул рукой лесовик. — Если колдун спросит — где я, скажи в деревню отправился. На мягкой кровати раны смертельные залечивать. Больно спина у коня твоего костлявая.
Майр засмеялся, губы рваные до десен черных задрав, развернул зверя, направил к ступеням.
— Тупая скотина, а что творит! — удивился Йохо, наблюдая, как конь черный по ступеням каменным, как по ровному месту, к крепости горной направляется.
Помахал вслед, предварительно фигуру мудрую из пальцев разрушив. Посмотрел на деревню и, предвкушая сытый стол, да перину двухслойную, потопал, прихрамывая, к домам в тумане утопающим. Хоть и не считал себя Йохо героем особенным, но на ходу придумывал истории, которые расскажет горнякам за столом гостеприимным. Про то, как они с майром славно кэтеровских солдат убивали. Уж он то сумеет рассказать такую историю, от которой любое сердце страхом зайдется.
Копыта каменные о камень искры выбили. Зверь черный по приказу молчаливому замер рядом со стариком моложавым, что стоял опираясь на посох витой с золотым шаром на конце. Потянулся зверь лютый, без духа живого к ладони протянутой, подобрал губами мертвыми траву куволку, повел ушами, слушая колдовские бормотания:
— Все тебе мохнатый зверь на хозяйский двор: пей, ешь, гриву чеши. Зла на нас не держи.
— Что шепчешь ты, колдун, другу моему? — склонился к гриве белой майр, с любопытством старика разглядывая.
— Устал твой друг мертвым быть, — Самаэль, улыбаясь, гладил присмиревшего коня. — Силы потерял, того гляди рухнет, в пыль превратится. Я ему траву волшебную дал, что силы мертвым возвращает. Здравствуй, майр Элибр. Долго мы тебя ждали. Добро пожаловать в Зеленое Сердце.
— Такая трава и мне не помешает, — Элибр спрыгнул с коня. Загрохотал железом просторным — Пришел я по твоему зову, крестоносец. Так ли лесовик, что Йохой кличут, мне слова твои передал, будто нужен я молодому королю Ара-Лима? Ответь скорее, колдун, успокой мертвого слугу королевства погубленного.
— Лесовик врать не умеет, — ответил Самаэль, оглядывая майра. Именно таким и представлял колдун телохранителя королевского. Широкие плечи, дикий взгляд, сильные руки. Еще бы вид человеческий придать, для глаза привычный, и можно Элибра жителям без страха показывать.
— Где же он, наследник Ара-Лима? — майр вперед подался. — Веди к нему, крестоносец. Хочу присягнуть ему.
— Рано тебе перед наследником появляться, — покачал седой головой Самаэль. — Не забывай, что ему всего шесть лет. Испугается он твоего вида страшного.
— Что же делать, крестоносец? Не для того я из могилы встал, чтобы вдалеке от сына Хеседа быть.
— Идем со мной, храбрый солдат. Знал я, во что ты превратился за столько лет, подготовился. Поколдуем над телом твоим, если против ничего не имеешь. А там, глядишь, и король молодой появится. Сам прибежит.
Застучал посох по камням древним.
— Как же друг мой? — окликнул Элибр колдуна, коня черного удерживая. — Должен ты знать, что исчезнет плоть мертвая без хозяина.
— О животном позаботятся. А трава, что я дал недавно, поможет разлуку перенести. Не волнуйся майр, верь старику.
— Элибр никому, кроме короля своего не верит.
Но за колдуном следом пошел, на коня мертвого оглядываясь. Когда уже в двери узкие, в камне пробитые, протискивался, заметил, как два горняка к коню подходят, ласковыми словами задабривают, звериный норов смягчают. Уводят в глубину скалы, в тень холодную.
— Один был верный друг, и того горняки живые стреножили.
Низки потолки коридорные. Горняки, что крепость в скалах вырубали, роста были невысокого. Переходы и двери по себе мерили. С тех давних пор горный люд хоть и подрос немного, а крепость никто не переделывал.
