И в этот самый момент, за мгновение до того, как я потерял сознание, он перестал меня душить. После чего, подняв на руки, пронёс через всю комнату и, усадив около стены, аккуратно надавил на горло. И картинка перед глазами снова стала чёткой и светлой. И я, посмотрев на Агера, увидел, что он до сих пор продолжает улыбаться.
— Славный бой, Чешуйка, — с одобрением прохрипел он, — молодец, много злобы из себя выплеснул… Правильно, нечего её в себе копить, ничего хорошего из этого не выходит… Ты можешь сказать, что я лицемер, мол, сам же знать поганую ругаю последними словами — и, да, так и есть… И понимаю я, что ни мне, ни им от этого не хорошо, да только этот яд в моей душе пустил уже слишком глубокие корни.
Он откинулся и захохотал булькающим смехом. И я, почти невредимый, разве что с парой ссадин на морде и синяком на брюхе, смотрел на него, с жуткими вмятинами на висках, с кровоточащим брюхом, с окровавленными ладонями — и понимал, что боялся его. Существо, которое с таким пренебрежением относилось к своему собственному телу, просто морально подавляло. Наверное, это была высшая ступень развития своего тела: преодолеть страх перед болью и подчинить её себе, поставить на службу.
— А, надо признать, дерьмо ты из меня знатно выбил, Чешуйка, — снова прохрипел Агер, — давно, давно у меня не было такого развлечения… такой схватки, чтобы всерьёз, чтобы с высокими ставками… каким же я себя сейчас почувствовал живым, свободным, счастливым. И не надо трусить, — добавил он, по-своему истолковав испуг в моих глазах, — ничего страшного ты мне не сделал. Джул меня за три дня подлатает. А ты так вообще уже завтра сможешь снова по городу идти да воду всем раздавать.
Внезапно он повернулся ко мне и взял за грудки. Крепко, и вместе с тем — бережно.
— Прости нас, Чешуйка. Прости за эти ужасные вещи всех нас. Те, кто решили претворить этот кошмар в жизнь, давно умерли, и теперь страдают их потомки. Заслуживаем ли мы такой жизни — проклятье, конечно, заслуживаем. Но мы просим от тебя шанса. Всего лишь шанса вернуть всё в своё русло.
Он отпустил меня и осторожно ткнул в грудь.
— Хоть я сейчас и одолел тебя в бою, но ты — тоже сильный. Ты, пылая ненавистью, мечтал вогнать мне в грудь свой ледяной кол — и всё же ты этого не сделал. Значит, ты понимаешь, какие нам пришлось пережить страдания. А ведь самые важные дела в жизни… они ведь совершаются не ради чего-то, а вопреки чему-то. Дай нам шанс, Чешуйка… мы ведь многого не просим… всего лишь шанс.
И в этот момент сознание меня оставило. Слишком уж опустошительным оказался этот бой.
* * *
Точек респауна — так мне хотелось называть места, где я прихожу в себя — у меня в последнее время было всего две: своя комната и лаборатория Джула. В этот раз разнообразия ради я пришёл в себя в своей комнате. К счастью, в этот раз здесь никого не было. Я скосил глаза на кресло — пустовало и оно. Что ж, значит, у меня есть время подумать о том, что я узнал, и что случилось потом.
Произошедшее с Агером, разумеется, подняло мою степень к нему уважения до небывалого уровня. Да, конечно, он был гвардейцем главы города, следовательно, он был лучшим из лучших, и наверняка ему приходилось испытывать на своей шкуре трудности куда серьёзнее. И всё же подобный самоконтроль вызывал только восхищение. Я, едва узнав, что таисианы были не такие благочестивые, какими я их себе рисовал, тут же расклеился как последний нытик и принялся жевать сопли. Когда я думал, что мне придётся умирать — то в последний момент, как трус, опустил лапки и перестал бороться, невзирая на то, что победа была буквально в шаге. Каким же по сравнению с этим был Агер? К своей цели он будет идти до тех пор, пока есть хотя бы капля сил. А если к нему придёт смерть — как он поступит? Явно не сдастся и не раскиснет, наоборот, ещё даст ей поджопника и спросит, почему она так поздно пришла.
Как раз в этот самый момент дверь открылась, и вошёл… ну, разумеется, Агер. Только теперь в глазах — ни малейшей неприязни, презрения. Теперь в его взгляде сквозило уважение и, как ни странно, благодарность. Что было очень странно, ибо я не понимал, чем заслужил и то, и другое.
— Вижу, ты очнулся, Чешуйка, — добродушно сказал он, подходя ко мне и усаживаясь на краешек постели — жест, которого он себе до этого ни единого раза не позволял! — как себя чувствуешь?
— Прекрасно, — ответил я, — долго я спал?
— Двое суток, — ответил Агер, хлопнув меня по ноге, — Джул тебя зашил в считанные минуты, но Владыка Йегерос пожелал, чтобы ты как следует восстановил силы.
Я отвернулся. Несмотря на то, что бой с Агером, в самом деле, позволил выплеснуть большую часть гнева, я всё ещё не знал, как будет сейчас правильно поступить. Можно ли вообще в такой ситуации правильно поступить?
— Ты обдумал мои слова, Чешуйка? — спросил Агер, и в его глазах я прочитал неприкрытое беспокойство, — ты дашь нам шанс?
— Сначала позволь задать тебе один вопрос, — тихо ответил я, — ты же понимаешь, что, не случись этого стихийного бедствия, о расе вимрано забыли бы уже через одно поколение? В учебниках истории написали бы, что они погибли от какой-нибудь болезни. И все бы этому поверили. И эта кровавая бойня навсегда исчезла бы со страниц истории, которую, увы, всегда пишут победители. Я не уверен, что нынешнюю ситуацию стоит исправлять. Как ещё сохранить память о вимрано? Как ещё дать понять другим расам, что убивать слабых сородичей всего лишь за то, что они слабые — это плохо? Ну, вот, допустим, даже случится чудо, и вода вернётся. Не в виде тех крох, что я в состоянии сотворить, а полностью, восстановив природный баланс. Что, в таком случае, будет дальше? Шинрано, генрано и янрано этому, конечно, обрадуются. И аквот десять-двадцать будут жить в мире и согласии. Сменится поколение — и вот уже дети, для которых мир, в котором вдоволь воды, будет как нечто само собой разумеющееся… Решат, что янрано, например, недостаточно хороши, чтобы жить в этом мире.
В этот момент меня кольнул чей-то взгляд. Обернувшись, я увидел Йегероса, который вопреки своему обыкновению незаметно сюда прошёл, и, кажется, прекрасно слышал большую часть мой реплики.
— Теперь понимаете? — спросил я, — как знать, быть может, лишь эта беда помогает вам жить в мире, жить вместе, чтобы выжить. Заставляет помнить о том, что выкос якобы недостойной расы может иметь последствия. И я не могу взять на себя такую ответственность, чтобы убрать ту единственную вещь, которая заставляет вас хорошо себя вести по отношению друг к другу.
— Скажи, Дэмиен, кто тебя учил? — мрачно спросил Йегерос, — почему ты умеешь думать о таких вещах?
— Ну, вы же сами видите, какой я слабый и хилый, — мрачно ухмыльнулся я, — должно же быть равновесие хотя бы в том, что я умею шевелить мозгами?
— Мне кажется, ты берёшь на себя слишком большую ответственность, считая, чего заслуживает и чего не заслуживает целая раса, — ответил на это Йегерос.
— Ну, вы же считали, что для расы вимрано будет лучше, если она перестанет существовать, — парировал я, — значит, вы заслуживаете того, чтобы кто-нибудь решил за вас, как вам будет лучше жить.
— То есть ты отказываешься нам помогать? — спросил Агер. И, глядя на него, я почему-то поверил, что если я выкажу чёткий отказ — никто не станет меня ни бить, ни даже упрекать. Но в ход, очевидно, снова пошло то безмерное уважение, которое я начал испытывать к альбиносу. Я уже не мог дать полный отказ на такую просьбу. Ему — не мог.
— Воду для жителей города я раздавать буду, — медленно ответил я, — убедили. Но проводить какие-то манипуляции с Магией Слёз — даже не просите. Не стану.
— Магией Слёз? — с интересом спросил Йегерос, — значит, так называется это искусство?
Я не стал ничего отвечать, ясно давая понять главе города, что не намерен это обсуждать.
— Что ж, с учётом того, что ты о нас узнал, наверное, нам стоит быть благодарными хотя бы за это. Спасибо, Дэмиен. Даже это для нас значит очень много.
