42
Вот уже целую неделю Питер с Корнелием отправлялись на уроки верховой езды прямо со двора – верхом на зубанах. Шутки вроде сырой оглобли остались позади, теперь Питер выглядел как тяжелый рыцарь при доспехах, мече и кинжале. Пусть старые смятые накладки и выглядели ненадежно, а избитые налокотники и наколенники топорщились во все стороны, зато весила эта амуниция, как полноценные доспехи. От тесноватого шлема побаливали уши, а сквозь узкую смотровую щель почти ничего не было видно, но Корнелий говорил, что для учения так лучше.
– Ты должен чувствовать врага, даже когда не видишь его. В быстром бою на все глаз не хватит, поэтому приучайся не видеть, а чувствовать.
Под навесом он нагружал Питера деревянным щитом, добротно сколоченным, но сырым и оттого неподъемным, и длинной пикой с камнем на конце.
– Хорошо сидишь? – спрашивал он после этого.
– Да как же с этим ехать можно? – негодовал ученик.
– Не то что ехать, а и вовремя оборачиваться, не то стянут крюком и топором измочалят. У пехоты с кавалерией разговор короткий.
– Да уж, – соглашался Питер, которому приходилось в строю рогатчиков принимать удар туранской конницы.
Потом Корнелий пускал своего зубана вперед, между деревьев и по кустарнику, а Питер должен был поспевать за ним и по команде учителя атаковать пикой какую-нибудь ветку или подцеплять с земли сгнивший гриб.
Учение давалось тяжело, но Питер справлялся, радуя своей смышленостью Корнелия.
– Ну-ка, стой! – командовал он.
Питер останавливал зубана и смотрел на учителя через прорезь в шлеме.
– Дерево проехал? Теперь это противник, что преследует тебя сзади. Ну-ка, сшиби его концом пики!
И Питеру приходилось не глядя атаковать невидимого противника «тупым концом» пики.
– Помни: ни прицелиться, ни нащупать его у тебя времени нет. Он уже замахнулся мечом или нацелил в тебя свою пику. Промаха быть не должно! Бей!
И Питер бил, сильно бил, так что учебная пика звенела.
– Неплохо, он свалился, – улыбаясь, говорил Корнелий и снова пускал зубана по тропе, вынуждая ученика менять упражнения.
– Что слышно о манукарах? – спросил Питер, когда они вечером ехали в город.
– Молоканы говорят, что император отводит войска на запад, где тураны угрожают его крепостям.
– Значит, у нас теперь будет спокойно?
– Я надеюсь на это, махать мечом мне давно уже не в радость. Завтра сделаем перерыв, твое тело должно запомнить все то новое, что ты узнал за последние несколько дней.
– Тело? Разве тело может запоминать?
– Может и должно. Голова может оказаться занята другими заботами и что-то забыть, а с телом такого не случится.
– Что же мне делать, не шляться же по двору без дела, я к этому не привык!
– Отправляйся в лес, подыши. Пусть тело запоминает, а свежий воздух тем временем прочищает мозги.
Питер решил последовать совету Корнелия и на другой день, после завтрака в своем роскошном для невольника жилище, отправился в лес «прочищать мозги».
Свинарник он обошел стороной, ему было неприятно слышать все эти бесконечные «доброе утро, господин Питер», а также замечать, как все ниже становятся при виде его поклоны его вчерашних товарищей-невольников.
В зимнем лесу было, как обычно, сыро, но дождь прекратился ночью и тропинки успели подсохнуть.
«Если я просто уйду, меня никто не кинется искать», – подумал Питер и оглянулся. Он некстати вспомнил о тех незнакомцах в темных капюшонах, которые не так давно навещали его. Что, если они опять прячутся за облетевшими кустами, чтобы снова спросить: кто ты, Питер?
– Если бы я только знал – кто я теперь? – начал он рассуждать вслух. – Неволя меняет людей, вот и я кажусь себе каким-то незнакомым. Иногда вроде бы я – это я, а в другой раз – иначе…
Он вздохнул, остановился перед большой лужей и, оттолкнувшись, перепрыгнул на другой ее берег.
Несмотря на то что он придержал меч, ему послышался звон железа.
Питер остановился, потряс ножнами, но больше ничего не зазвенело. Он постоял еще немного, прислушиваясь к тишине леса. Вот по макушкам пробежал ветер, сорвал старый пожелтевший листок и принялся крутить его, не давая упасть на землю.
«Надо прочистить мозги», – сказал себе Питер и пошел дальше, отмечая, что опять по привычке идет к реке.
Снова зазвенел металл, звук разлетелся по всему лесу. Затем последовал приглушенный удар о землю и крик сорвавшейся с ветки перепуганной птицы. Она, как стрела, пронеслась над головой Питера, напугав и его тоже.
Присев на корточки, он вытянул из ножен меч и стал прислушиваться. Как будто эти звуки донеслись откуда-то с запада, но сказать точнее было трудно, отсыревшие ветки, что валялись на земле, ломались почти беззвучно, и чужих шагов было не разобрать.
Питер сошел с тропы и, углубившись в голый кустарник, затаился. Вот появился человек с мечом в ножнах и арбалетом, который держал вдоль тела. Дойдя до тропы, незнакомец остановился, давая Питеру как следует разглядеть себя.
Вне всякого сомнения, это был солдат императорской армии, об этом говорил вышитый на кожаном панцире герб. Голова солдата была прикрыта легким кожаным шлемом, усиленным осаженными по колодке стальными пластинами, короткий плащ синего сукна был заброшен на спину, сапоги потемнели от сырости.
Ярдах в тридцати от него на тропу вышел еще один солдат, а с другой стороны – еще двое.
Они стали жестами переговариваться друг с другом, выясняя, куда подевался тот, кто шел по тропе.
«Поймают – убьют», – подумал Питер и стал осторожно пятиться. Он действовал почти безупречно, не выдавая себя ни одним шорохом, однако взлетевшая вдруг из-под его ноги птица наделала немало шума и сразу привлекла к нему внимание.
Можно было не сомневаться, что теперь он обнаружен, и Питер помчался прочь от тропы – в глубь леса. Он ожидал услышать голоса загонщиков, однако те преследовали молча. Лишь приглушенный треск сучков и быстрые шаги за спиной говорили о том, что они не отстают.
Щелкнул арбалет, болт вспорол землю под ногами, Питер с опозданием отскочил в сторону и принялся петлять, боясь, что его вот-вот подстрелят. Судя по шуму, охотники пытались его окружить, но тут, на счастье Питера, кустарник закончился, сменившись дубовым лесом со старыми основательными деревьями.
Пробежав еще немного, Питер спрятался за одним из них и стал прислушиваться, стараясь наладить дыхание. Вот послышался шорох, потом тяжелое сопение.
Охотник сделал еще один шаг, и Питер увидел поднятый арбалет. Ударив по нему мечом, он выбил оружие и, выскочив из-за дерева, ударил еще раз, но солдат отпрянул, и кончик меча лишь оставил царапину на кожаном панцире.
