– Вполне. Впрочем, я могу и ошибаться. Давай-ка посмотрим еще раз. Так: кошелек, стилет, письменные принадлежности, бума…
В этот момент в дверь осторожно стучат. Потом еще раз, более громко и настойчиво.
– Кто там?
– Господин! Господин Фрэнк!
– Чтоб мне лопнуть, если я не узнаю этот голос! – Рычит воин, вскакивая и опрокидывая стул.
Как и ожидалось, за дверью оказывается уже знакомый нам обоим конюх.
– Надеюсь, ты написал завещание, приятель! – угрожающе произносит Фрэнк, надвигаясь на беднягу. – Или у тебя память отшибло?!
Конюх, и без того не слишком-то рослый, вжимается в стену, делаясь еще меньше, и торопливо выпаливает:
– Я всё помню, господин, я ничего не забыл, но только тот человек…
– Человек? Какой человек? Подожди, Фрэнк, пусть расскажет.
– Дай вам Всеблагие долгой жизни, господин! Я уже спать хотел ложиться, а тут стук в дверь. Отпираю. Входит какой-то голодранец, из таких, ну вы знаете – дыра на дыре. Да еще и пивом от него, прошу прощения, разит. Я его, конечно, хотел в шею, а он мне и говорит: позови господина Фрэнка, что на втором этаже живет, да побыстрее. Я, дескать, знаю, где сегодня Кольна был.
– Что?
– Чтоб мне сгореть, так прямо и сказал. Я его спрашиваю: а почем мне знать, что господ заинтересует, где сегодня их слуга шлялся? Да еще и среди ночи? Я, значит, к ним, а они меня, с позволения сказать, по роже… Он заржал что твой мерин: за рожу не бойся, говорит, господам это шибко интересно. Так что не только не побьют, но и наградят. Я ему: как хоть зовут тебя? Не важно, отвечает, господа меня всё равно не знают. Я: ночь на дворе, утром приходи, а он – ни в какую. Утром, говорит, никак нельзя, потому как опасно. Следят за мной.
Фрэнк в возбуждении бьет кулаком правой руки по ладони левой; видя это, конюх мигом оказывается по другую сторону стола и взвизгивает:
– Только не бейте, господин! Это не я, это он! Как сказал, так и передаю!
– Что-нибудь еще? – спрашиваю я.
– Так я и говорю, я уже на лестнице был, а он мне вслед: если господин Фрэнк хочет о Кольне узнать, пусть один приводит. А кто еще будет – убегу.
– Так и сказал?
– Слово в слово, клянусь Четырьмя. Нарочно, говорит, на улице спрячусь, в тени, и если не один господин Фрэнк выйдет, или еще кто-нибудь вместо него – меня и след простыл.
– Ладно. Всё?
– Напоследок сказал: если господин Фрэнк на его условия согласен, то пусть в комнате свет погасит. Это для него сигналом, стал быть, будет.
– Хорошо. Ты правильно сделал, что не побоялся нас побеспокоить. Можешь идти. И разумеется…
– Конечно, конечно… Уже всё забыл. О, благодарю!
Сжимая в кулаке большую серебряную монету, конюх удаляется. Закрыв за ним дверь, Фрэнк торопливо подходит к канделябру и тушит свечи. Комната погружается в кромешный мрак. Сделав мне знак не шевелиться, воин мягко, как охотящийся хищник, подходит к окну и чуть отстраняет портьеру. Несколько секунд всматривается в темноту, потом шепчет:
– Никого не видно. Улица пустая, а мест, где можно спрятаться, – уйма.
– Слишком похоже на засаду, – шепчу в ответ я. – Впрочем, может, и нет. В любом случае у тебя браслет. Что ты решил? Хотя зачем я спрашиваю…
– Вот именно. Пойду, разумеется. Помнишь, он сказал: за ним следят. Вполне возможно, этот пьянчуга был свидетелем произошедшего с нашим другом.
– Хорошо. Если всё будет в порядке, через какое-то время свистнешь. Ну, удачи! Да хранят тебя Четыре!
Фрэнк уходит, а я, не зажигая света, распахиваю окно и, подвинув к нему стул, сажусь, подперев щеку рукой.
Так и не остановив. Так и не предложив своей помощи. Так и не решившись сказать, что дает своему носителю амулет из серебристого металла, похожего на серебро.
Я просто всматриваюсь в темноту, слушаю и думаю. О том, что я буду делать, когда… если… нет, всё-таки – когда воин вернется. Горячий, нетерпеливый, уставший ждать неизвестно чего Фрэнк, которого жизнь приучила к тому, что любой, самый запутанный узел можно просто разрубить мечом. Так и не успевший – да и не хотевший – узнать: поиски знавших что-то о Кольне велись в глубокой тайне и от лица осведомителей Алого Братства. А стало быть, не мог этот таинственный пьянчуга знать ни имени Фрэнка, ни то, где он живет, ни то, что он вообще как-то связан с этими поисками. Несомненно, это была ловушка.
Словно в подтверждение его мыслям, совсем рядом слышатся приглушенные крики и звон оружия. Итак, Трейноксис всё же действует не в одиночку. Что ж, я давно это подозревал.
Сейчас я был почти уверен в том, что враг расправился с Кольной совсем не потому, что мой слуга так уж мешал ему или узнал что-то важное. Нет, сама идея этого фарса, сорвавшегося лишь по случайности, говорила о вызове. Вызове, брошенном лично мне, Лаурику Искусному. Мудрому. Устам Четырех. Теперь пришла пора Фрэнка. Но воин, прошедший школу Алого Братства, – дичь куда серьезнее, и поэтому охотник пригласил наемных загонщиков. Судя по звукам -их человек шесть… нет, уже пять. Молодец, парень! Даже без шлема, второпях позабытого, он заставит врага горько пожалеть о том, что тот нанял так мало головорезов.
Странно, но я почти не чувствую вины. Конечно, я привык к Фрэнку и испытывал к нему известную симпатию, но всё же северянин был лишь полезным инструментом, второстепенной ролью в этом спектакле. Он должен честно доиграть свою роль до конца, и он ее доиграет. Он уберет с пути равного игрока – меня – пешек Трейноксиса и тем самым заставит их хозяина выйти из тени. А дальше всё решит случай и браслет из белого металла. Какой бы мощью ни обладал Трейноксис, я сделал всё, что было в моих силах, чтобы предельно уравнять шансы. Может быть, у врага есть еще какие-то, пока что скрытые от меня, резервы, но Фрэнк самой своей смертью даст мне время на то, чтобы в нужны момент оказаться рядом. Прости, воин, но в этом противостоянии не существует такой жертвы, на которую я не был бы готов пойти ради победы. Четыре видят всё и не осудят. Пойми, если бы у тебя были большие, чем у меня, шансы на победу, я бы, не раздумывая, поменялся с тобой местами, Но ты, к сожалению, всего лишь обычный человек, и даже с браслетом возможности твои ограниченны…
Звон и крики на улице стихают. Пора.
Я выхожу из дома и окунаюсь в холодную, чуть влажную тьму, словно ныряю головой вперед в глубокий омут. Торопливо бормочу несколько слов, чуть шевеля пальцами, закрываю глаза. Вновь открыв их через несколько ударов сердца, я уже вижу окружающий мир так же ясно, как пасмурным днем, но – черно-белым. Впрочем, сейчас мне совсем не нужны цвета.
Вот оно!
Едва сделав пару шагов, я отчетливо чувствую Переход.
Трейноксис прибыл.
Стало быть, Фрэнк еще жив. Остается надеяться, что он продержится еще хотя бы пять минут.
