взяла куклу – это была фарфоровая светловолосая танцовщица в синем платье. К счастью, она осталась целой после падения, и я вернула её на прежнее место. Тут мой взгляд привлекла чёрная маленькая шкатулка на столе. Надо же, я уж почти забыла о ней. Я села за стол и крохотным ключом вновь завела шкатулку. Та щёлкнула, и из неё полилась музыка, и балерина закружилась на своей платформе. Я засмотрелась на неё. Снова и снова играла музыка, снова и снова кружилась фигурка. Я смотрела на неё так долго и пристально, что, если бы мне дали сотню её точных копий, я бы по одному только блику света на дереве или трещинке определила бы, где настоящая. Вскоре я полностью запомнила и стала напевать вслед за шкатулкой незамысловатую мелодию. Она вводила меня в какое-то приятное оцепенение.
В который раз закончив кружиться, балерина замерла на своей платформе. Я хотела было снова повторить танец, но тут подумала: «Если эта шкатулка такая же, как у папы, тут тоже должно быть второе дно». Я и оказалась права – под платформой с балериной лежала маленькая половинка монетки. Я взяла кулон в руки: в отличие от папиного, он был золотым. Поставив балерину на место, я принялась разглядывать находку. Половинка монетки на тонкой веревочке, ничего примечательного, только, кажется, что-то выцарапано на одной из сторон… Да, так и есть, неглубокие грубые царапины: «ОСТЬ». Дядя Бронислав сказал: «Ты поймёшь», но что можно понять из четырёх букв?
Я вздохнула и бессильно положила голову на стол, чувствуя, что засыпаю. Почему нельзя мне просто так всё объяснить, к чему все эти загадки?..
***
За окном было уже темно, когда меня разбудили резко ударившие в окно капли дождя. Я снова потянулась за шкатулкой, но не успела я дотронуться до неё, как заиграла музыка, а балерина начала кружиться. «Наверное, что-то сломалось, не надо было так часто её заводить», – подумала я, но вдруг произошло нечто, что нельзя было назвать просто поломкой.
Балерина пошевелила своими маленькими руками, сначала несмело, а потом уверенно развела их в стороны, повернула ко мне голову и, как мне показалось, чуть улыбнулась. После этого она изящным прыжком покинула свою платформу и пустилась в пляс по столу, лёгкая как пёрышко. Наверное, я всё ещё сплю…
Мелодия в шкатулке становилась всё громче и громче, но вдруг что-то резко щёлкнуло внутри неё, и музыка смолкла на самой высокой ноте. Балерина растерянно остановилась. Не совсем понимая, что я делаю, я протянула к ней раскрытую ладонь, и та забралась на неё.
– Не расстраивайся, я починю, – каким-то не своим голосом пообещала я, и балерина благодарно улыбнулась. Она подняла руки, указывая на меня. Я поняла её. После этого я вернула её на платформу, и танцовщица замерла, как будто ничего и не было.
Я сняла со своей шеи серебристую половинку монетки, нашла на столе золотую. Медленно, чуть дыша, сложила их вместе. Неяркие царапины сложились в слово «ВЕЧНОСТЬ».
И я услышала голос…
Далёкий голос, какой-то совсем не здешний, но всё же знакомый. Он звучал прямо у меня в голове.
–Что это? – произнёс он.
Я знаю его. Это голос отца. Как только я это поняла, так перед глазами возникло его лицо, только совсем непривычное для меня. Молодое, со следами веснушек на щеках, обрамлённое непослушными блестящими светлыми волосами, а по розовым губам у него то и дело пробегает улыбка.
– Это тебе… – тихо и смущённо ответил второй. – Мой брат сделал.
– Зачем? – снова спрашивает папин голос, в нём звучит лёгкое любопытство.
С ответом не торопятся, и я успеваю разглядеть их обоих. Они сидят прямо на земле, в густой траве рядом с большой трассой. Слышно, как трещат в этой траве цикады, а где-то далеко насвистывает соловей. Кругом тёплая летняя ночь, вверху – миллиарды звёзд, но двоих освещает придорожный фонарь, они сидят как раз под ним. Ошибки быть не может: это молодой Мэттью Дистурб, а рядом с ним Шери Патиенс. И какая же она красивая, какими большими и тёмными кажутся в тусклом свете её глаза!
Она передаёт что-то отцу и опять просит:
–Возьми это.
– Но зачем? – недоумевает он.
– Бери, – всё так же тихо, но серьёзно и настойчиво говорит она.
Мэтт послушно забирает маленькую чёрную шкатулку и поднимает крышку. Оттуда льётся музыка, он усмехается.
– Так что же это? – уточняет он.
– Это память, – спокойно объясняет она, делая вид, что не замечает насмешки, – у меня тоже такая есть.
– И зачем она?
– Чтобы помнить, конечно же, – несколько раздражённо говорит Шери. Как он не понимает таких элементарных вещей!
– Что помнить?
Пауза.
– Тебя.
Голос Шери сходит на нет, она обхватывает руками свои колени и утыкается в них лицом. Мэтт тоже молчит, смотрит то на неё, то на шкатулку у себя в руках и искренне недоумевает.
– Что ты…
– Просто я подумала: вдруг с кем-то из нас что-то случится, что мы долго не увидим друг друга, – быстро заговорила Шери, не глядя на него, – тогда будет хоть что-то напоминать…
И она снова смолкает. Мэтт нервно кусает губу, поправляет шляпу, но тут же придаёт себе беззаботный вид:
– Ха, забавно, да что плохого может случиться?
– Много чего, – ещё тише прежнего произносит Шери, всё ещё стараясь не смотреть на него.
Тяжёлая рука Мэтта тепло ложится ей на плечо.
– Ничего со мной не случится, – серьёзно уверяет он, – и с тобой тоже.
– Точно?
–Да.
Шери чувствует, как Мэтт легонько обнимает её за плечи, и ей действительно становится поспокойнее. Она вздыхает, закрывает глаза и склоняет к нему на плечо свою голову. «Ну, наконец-то она прекратила рыдать», – радостно вздыхает про себя Мэтт.
Будто наплыл серой дымкой туман, скрыв их от меня.
Теперь я слышу шаги. Звенящие, они приближаются.
Скрипнула дверь.
Из-за двери появляется красивая бледная женщина, одетая во всё чёрное. Она несмело приоткрывает дверь и заходит в дом. Мой дом. Женщина мельком оглядывается на пороге, чтобы ещё раз взглянуть на темноволосую девочку со старым велосипедом, на меня. По мере того, как Шери приближается к его комнате, минуя гостиную и кухню, это чувство всё усиливается, её сердце щемит так, что отдаёт совсем физической болью от сердца в левое плечо. Шери стучит в дверь.
– Открыто, – раздаётся из-за двери.
Шери переступает порог и молчит.
Мэтт, сидящий на своей кровати, даже не поднимает на неё взгляда. Так проходит несколько вечных секунд в молчании, потом Шери тихо произносит:
– Привет.
Мэтт резко поднимает голову. В полутёмной комнате ярко вспыхивают стальным отблеском его бесцветные глаза. Их взгляд чересчур прямо, резко, впивается в Шери.
– Ну и зачем ты здесь?
И это вместо приветствия!
– Я хотела… спросить… – начинает Шери, но не договаривает. Она смотрит на Мэтта и ей становится страшно. Он старый. Он выглядит потрёпанным и
