— Что ты сделал? — спросил Утка.
— Я послал ей воздушный поцелуй. Все девушки плачут, когда я их целую.
За спутанными ивами дорога резко закончилась и они повернули на север, срезая путь. Они ехали вдоль реки, пока заросли не расступились около старого каменного причала, полузатопленного и окруженного высокими бурыми сорняками.
— Утка! Халдон! — раздался крик.
Тирион повернулся в ту сторону и увидел мальчика, который, стоя на крыше низкого деревянного здания, размахивал широкополой соломенной шляпой. Это был хорошо сложенный, высокий и гибкий юнец с копной темно-синих волос. Карлик предположил, что ему лет пятнадцать-шестнадцать или около того.
Крыша, на которой стоял мальчик, оказалась каютой "Робкой девы", старой ветхой одномачтовой лодки. Она была широкой, с неглубокой осадкой — идеальное судно для передвижения по самым мелким речушкам и песчаным отмелям. Невзрачная дева, подумал Тирион, но иногда самые уродливые бывают самыми ненасытными в постели. Лодки, сновавшие по рекам Дорна, часто были ярко раскрашены и покрыты искусно вырезанными узорами по дереву. Но эта весьма отличалась от них. Ее выкрасили мутной серо-бурой краской, которая пошла пятнами и облупилась, а большой изогнутый румпель был прост и незатейлив. Лодка выглядит как хлам, подумал Тирион, но, бесспорно, так и задумано.
Утка что-то крикнул в ответ. Кобыла пошлепала по мелководью, топча тростник. Мальчик спрыгнул с крыши на палубу, следом туда же высыпала вся остальная команда: пожилая пара с характерными для жителей Ройны чертами лица встала возле румпеля, а статная септа в мягких белых одеждах шагнула из двери каюты, убирая упавшие на глаза локоны темных волос.
Затем появился еще один человек, несомненно, сам Гриф:
— Хватит орать, — приказал он. Над рекой сразу стало тихо.
С этим будут проблемы, моментально понял Тирион.
Плащ Грифа был сделан из головы и шкуры ройнского рыжего волка. Под ним он носил полукольчугу из коричневой кожи с нашитыми железными кольцами. Его чисто выбритое лицо было словно выдубленным, с глубокими морщинками в уголках глаз. И хотя волосы были такими же синими, как у сына, их корни отливали рыжиной, а брови были еще более рыжими. На поясе у бедра висели меч и кинжал. Если он и был рад возвращению Утки и Халдона, то никак этого не проявил, зато даже не попытался скрыть своё неудовольствие при виде Тириона:
— Карлик? Откуда?
— Знаю, ты надеялся увидеть сырную голову, — Тирион повернулся к Юному Грифу и выдал ему свою самую обезоруживающую улыбку. — Синие волосы могут хорошо послужить тебе в Тироше, но в Вестеросе дети будут бросать в тебя камни, а девушки смеяться в лицо.
Парень был ошеломлен:
— Моя мать была тирошийской леди. Я выкрасил волосы в память о ней.
— Что это за существо? — требовательно спросил Гриф.
— Иллирио передал письмо с объяснениями, — ответил Халдон.
— Тогда я хотел бы его прочитать. Отведите карлика в мою каюту.
Не нравятся мне его глаза, подумал Тирион, когда наемник уселся напротив него в полумраке каюты за исцарапанный стол с сальной свечой. Похожи на голубые льдинки, бледные и холодные. Карлику не нравились такие глаза. Глаза лорда Тайвина тоже были бледными, только зелеными, с золотыми крапинками.
Он смотрел, как наемник читает. То, что он умел читать, само по себе уже говорило о многом. Сколько наемников могли похвастаться этим? Он почти не шевелит губами, отметил Тирион.
Наконец Гриф оторвался от пергамента. Его бледные глаза сузились:
— Тайвин Ланнистер мертв? От твоей руки?
— От моего пальца. Вот этого, — Тирион поднял его, чтобы Гриф полюбовался. — Лорд Тайвин сидел в уборной, и я всадил арбалетную стрелу прямо ему в кишки, чтобы посмотреть, правда ли он срет золотом. Нет, неправда. А жаль, мне бы не помешало немного золота. Я также убил свою мать, чуть раньше. Ах да, и моего племянника Джоффри — я отравил его на свадебном пиру и наблюдал, пока он насмерть не задохнулся. Не пропустил ли торговец сыром эту часть? Еще я намерен добавить в этот список брата и сестру, прежде чем умру, если так будет угодно твоей королеве.
— Угодно ей? Иллирио что, сошел с ума? С чего он взял, что Её Величество радостно примет к себе на службу цареубийцу и предателя, который даже не скрывает этого?
Резонный вопрос, подумал Тирион, но вместо этого сказал:
— Король, которого я убил, сидел на её троне, а предавал я только львов. Так что, сдается мне, я уже оказал королеве хорошую услугу, — он почесал обрубок носа, — не бойся, тебя я не убью — ты ведь мне не родственник. Можно взглянуть, что написал торговец сыром? Я так люблю читать о себе.
Гриф проигнорировал его просьбу. Вместо этого он поднес письмо к пламени свечи и смотрел, как пергамент потемнел, изогнулся и вспыхнул.
— Между Таргариенами и Ланнистерами пролита кровь. С чего бы тебе поддерживать королеву Дейенерис?
— Ради золота и славы, — весело ответил карлик. — Ах да, ещё из ненависти. Знал бы ты мою сестру, ты бы понял.
— Я вполне хорошо понимаю ненависть.
По тому, как он это произнес, Тириону стало ясно, что это правда. Он ест ненависть на ужин, этот человек. Ненависть годами согревает его в ночи.
— Значит, у нас много общего, сир.
— Я не рыцарь.
Не только лжец, но и лжец неумелый. Это было нелепо и глупо, милорд.
— Но сир Утка рассказывал, что именно ты посвятил его в рыцари.
— Утка слишком много болтает.
— Удивительно, что утка вообще умеет говорить. Ладно, Гриф. Ты не рыцарь, а я Хугор Хилл, маленькое чудовище. Твое маленькое чудовище, если пожелаешь. Даю слово, что все, чего я желаю — лишь быть верным слугой твоей драконьей королевы.
— И как ты намерен ей служить?
— Языком, — он облизал пальцы, один за другим. — Я могу поведать Её Величеству о мыслях моей милой сестры, если это можно назвать мыслями. Я могу рассказать её полководцам, как лучше всего победить в битве моего брата Джейме. Я знаю, кто из лордов храбр, а кто труслив, кто верен, а кто продажен. Я могу найти ей союзников. И я знаю о драконах намного больше, чем твой полумейстер. Еще я забавен и непрожорлив. Считай меня своим верным бесом.
С минуту Гриф взвешивал сказанное:
— Уразумей вот что, карлик. Ты самый последний и ничтожный среди нас. Делай то, что тебе говорят и попридержи язык. Или скоро начнешь мечтать о том, чтобы он вообще у тебя был.
Да, отец, почти произнес Тирион.
