— Ан'гидеаль… — восхищенно вымолвила девушка.
Она и сама не понимала, как и почему догадалась. Наверное, потому, что в этом угрюмом и холодном краю могло существовать только одно подобное место.
— Верно. Это истинный Aen'giddealle… вернее, то, что вы, люди, от него оставили, — прозвучал за ее спиной низкий, звучный голос.
Альвариэ проснулась от давно привычной резкой боли в правом плече. Тихонько зашипела сквозь зубы, свесилась с кровати, дотянулась до дорожной сумки — в небольшом внутреннем кармане, пришитом специально с этой целью, лежала плоская металлическая фляга с обезболивающим эликсиром.
Доведенным до автоматизмом движением молодая женщина открутила крышку, сделала короткий глоток — боль отступила почти сразу. К сожалению, Альвариэ знала — облегчение продлится недолго, от силы минут десять-пятнадцать. Потом надо будет сделать еще глоток, и только после этого боль отступит на очередные несколько дней… возможно.
Она очень хорошо это знала. Привыкла за семь лет. И за те же семь лет привыкла презирать и ненавидеть мужчин-слабаков, неспособных даже постоять за себя, не говоря уже о том, чтобы защитить других, так нуждающихся в их защите…
— Отец, нам еще долго? — в ее жилах не текло ни единой капли крови Гельхара, но юная Альвариэ привыкла за семнадцать лет своей жизни считать седого наставника отцом. В конце концов, не те родители, что родили, а те, что воспитали…
— Скоро будем на месте.
— Отец, а можно я поеду вперед? Кобыла застоялась, надо размяться.
— Это ты что ли кобыла? — необидно усмехнулся пожилой варвар. Он-то прекрасно знал, кто здесь на самом деле «застоялся», и кому так не терпится размяться. — Ну езжай, егоза. Только в деревне особо не выпендривайся. Узнаю, что опять перед парнями выделывалась — так выпорю, что обратно в телеге поедешь!
Девушка невольно заерзала в седле — знала, за Гельхаром не заржавеет. Рука у северянина была тяжелая, но и порол он только за дело. Так что сама виновата была, когда попадало.
Сейчас думать о всяких наказаниях во всем их однообразии не хотелось. Лихо гикнув, Альвариэ ударила резвую кобылку пятками, и во весь опор помчалась к деревне Ргохо, куда они с отцом, братьями, и еще несколькими мужчинами из их родной деревни ехали торговать. Объективно говоря, Ргохо была даже не деревней, а уже небольшим поселком. Граница с Империей находилась в каких-то пятнадцати днях пути, к ней вела хорошая, ровная дорога, и в Ргохо частенько наведывались купцы. Потом кто-то открыл в тогда еще деревеньке склад, начал принимать «на реализацию» шкуры у окрестных охотников, и торговцы начали приезжать с целевым назначением. Так понемногу поселок начал появляться на картах, хотя сам по себе оставался почти таким же: в три десятка домов, да в сотню семей. Гельхар с семейством ехал в Ргохо как раз продать накопившиеся за четыре месяца шкуры и прикупить всякого нужного в доме скарба.
Кобылка мчалась спорым галопом, Альвариэ развлекалась, подбрасывая на скаку недавно подаренный отцом топорик, и ловя его через несколько тактов. Настроение было безоблачным — Гельхар обещал после продажи шкур отправиться с ней и младшими сыновьями в Кадогер, город в двух дневных переходах от Ргохо, где в конце седмицы должна была состояться ярмарка. А ярмарка — это всегда событие, и всегда веселье.
Северяне не окружают свои деревни частоколом, как это частенько делают имперцы. От татей не защитит, от варгов — тем более, а с волками проще разобраться по свойски, да и редко серые наглели настолько, чтобы врываться в деревни, разве что совсем живот с голодухи подводить начинало. Поселок-деревня Ргохо исключением не был. Юная северянка чуть придержала коня, когда впереди показались дома, но и только — ни охраны, ни ворот, разумеется, тоже не было.
Резвой рысью кобыла вбежала на площадь. И замерла, как вкопанная — резко натянутые поводья дернули железо, едва не порвавшее мягкие конские губы.
Ргохо явно грабили.
Почему-то нигде не было видно ни одного взрослого мужчины, не считая двух немолодых северян. Один лежал навзничь, снег под ним слегка подтаял и окрасился карминно-алым. Второй, сжимавший топор, спокойно сидел на скамейке. Его голова лежала в десятке футов.
Двери в большинстве домов были распахнуты настежь, где-то надрывался плачем ребенок, на ближайшем крыльце вжималась в угол перепуганная насмерть женщина с безумным взглядом, прижимавшая к себе запеленатое дитя.
А на площади гарцевали несколько всадников в плащах из цельных варжьих шкур. На миг Альвариэ стало страшно — Черных Варгов, самую опасную и безжалостную банду всего восточного отрога гор, она просто не могла не узнать. Здесь, судя по всему, банда присутствовала не в полном составе, но и того хватало на небольшой поселок, в котором остались только женщины и дети.
Предводитель бандитов, рослый и грузный варвар в капюшоне, изображавшем варжью морду, тряс за грудки юношу лет восемнадцати. Тот что-то кричал, вяло пытаясь освободиться. На Альвариэ внимания пока что не обратили.
— Собачье семя, я тебя последний раз спрашиваю — у кого в поселке есть золото? — Черный Варг в очередной раз встряхнул парнишку.
— Благородный господин, я не знаю! Я всего три дня в этой деревне, я не знаю! Я просто сын купца, я не живу здесь!
— Идиот! Кто приходил продавать шкуры к твоему папаше? — Варг бросил жертву на утоптанный снег, несколько раз как следует пнул. Тот разревелся.
— Господин, я не помню! Господин, не бейте, я правда не помню! — он валялся в снегу, размазывая по лицу кровавые сопли и слезы. Альвариэ стало противно.
— Вспоминай, вспоминай! — бандит, изловчившись, пнул юнца в пах — не очень сильно, но тому хватило.
Разогнувшись, он начал говорить. Точнее — показывать пальцем на согнанных в кучу женщин.
Альвариэ, наконец, поняла. Сегодня выпал День Охоты этого месяца, когда все охотники и воины деревни вместе выезжают к тотему своего края. Как правило, тотем находится не более чем в трех-четырех часах езды от деревни, и варвары успевают обернуться за один день. День Охоты считается священным для любого северянина, в этот день категорически запрещено нападать на оставшиеся беззащитными деревни, даже если речь идет о кровной мести. К тотему едут не только мужчины — едет каждый, кто держал в руках оружие и охотился либо сражался в настоящем, не тренировочном, бою. Едут мужчины, женщины, мальчики, иногда даже девочки, хотя они — реже. Едут все, кто мог бы защищать деревню, ибо закон гласит — «не войдет никто в жилище с недобрыми намерениями, ибо сие оскорбление богам охоты и богам боя, и не будет больше удачи ни в одном, ни в другом, ежели закон сей преступить».
