Шли молча, быстрым наступчивым шагом меряя землю. До Всеславля стана от стен было рукой подать, всего-то два перестрела. Дали немалый крюк, хоронясь в овражках и тальниках, подкрались вплоть.
Серомаха шумно и горячо дышал наместнику в спину.
— Покинь сопеть! — свирепо прошипел гридень. — Как корова в стойле! Брюхо отрастил — дышать мешает?!
Старшой обиделся, но сопеть перестал.
Затаились.
На сером небе, глядя снизу, хорошо был виден полоцкий дозорный. Не спал кметь, то и дело оглядывался по сторонам, вертел головой. Только вот сидел на видном месте, — плоховато, видно, учили его. Зря, стало быть, болтают люди, будто по полоцкой земле до сих пор лесные войские дома есть, — подумал невольно Буян. — Хотя, может, дозорный — просто полоротый новик, вчера только зверобойную рогатину да дроворубный топор сменил на меч да щит.
Буян Ядрейкович поймал вопрошающий взгляд Серомахи и молча кивнул. Кто-то из кметей быстро посунулся вперёд, скрипнул лук, коротко и сильно свистнула стрела. Что-то глухо вякнув, полочанин грянулся оземь, взмахнув руками, и плесковичи тут же ринули к нему.
Но спешить не стоило — душа парня (и впрямь новик!) уже шагала по звёздному мосту… тьфу ты, — поправил себя гридень. Не шагала по звёздному мосту, а летела в самую глубину преисподней, к пеклу, раскалённым сковородкам и котлам со смолой, туда, где сидят их нечестивые демоны, именуемые богами.
Быстро огляделись — внезапная и быстрая смерть дозорного никого более не потревожила. И зашагали-заскользили меж костров и шатров, перешагивая через спящих прямо на земле, на войлоке и рядне полочан.
В Плескове заливисто перекликались петухи.
— Вторые, — едва слышно шепнул около Буяна Серомаха, уже забыв про обиду. Да и можно ли долго обижаться на господина, если он по делу тебя укорил?
Княжий шатёр был хорошо виден с заборол, Буян Ядрейкович несколько раз пристально разглядывал его, запоминая подходы, и теперь дружина дошла до места быстро и не блукая. И тут вдруг наместника охватил лёгкий страх — а ну как неудача… как из самой середы полоцкого стана выбираться, через всю-то вражью рать? Но он быстро подавил в себе недостойное воина чувство.
Туман оседал мелкими капельками на шеломах бронях и оружии, на усах кметей и на одежде. Долго ждать было нельзя. Да Буян и не собирался. Наместник подвытянул из ножен меч, цепко глядя на дозорных, которых у княжьего шатра было всего двое — чести ради, не для бережения (от кого — в своём-то стане?!). Кмети замерли в последний миг перед броском, считая миги по ударам сердца.
И тут же за спинами их внезапно восстал пронзительный рёв рога — тревога! сполох! Буян дрогнул — всего на миг — но время было уже упущено! Посторонь заметались люди с оружием, зазвенела сталь. В них вмиг опознали чужаков — в невеликом (всего-то восемь сотен!) полоцком войске многие (очень многие!) знали друг друга в лицо, а уж тут-то, у княжьего шатра, имели право быть только считанные люди.
Буян всё-таки попытался — прокричал Серомахе что-то, неразличимое для себя самого, указывая нагим мечом на княжий шатёр, кмети рванулись сквозь звон клинков — но полумрак густел вражьими воями, разрываемый неровным багровым светом костров и жагр, полочане наседали.
Полы шатра вдруг откинулись, на пороге показался высокий статный витязь, от которого, казалось, так и исходили сила и власть.
Князь Всеслав!
В коловерти боя плесковский наместник оказался вблизи Всеслава и вновь попробовал его достать, хотя уже пора было уходить, чтоб не сгубить окончательно всю дружину. Но честь воина! но долг гридня перед господином!
Всеслав не уступил, не стал укрываться за спинами своих кметей.
С лязгом сшиблись мечи, высекая искры, и с первого же удара Буян почуял во Всеславе недюжинного бойца, про каких говорят — родился с мечом в руке. И сразу почуялась в нём сила — не та, с которой камни ворочают, а та, перед которой враги отступают, та, за которой в бой идут. Буян бесплодно пытался дотянуться до полоцкого оборотня.
Сшибка была короткой.
Порушив бой, меж Всеславом и Буяном невестимо откуда возникли полоцкие кмети, насели, крестя воздух клинками, и плесковский наместник отступил, сдаваясь судьбе. Кинул по сторонам затравленный взгляд — от его и без того невеликой дружины оставалось чуть больше половины. Серомаха, уже дважды раненый, прохрипел:
— Уходить надо, господине!
Надо, Серомаше, надо!
Буяничи дружно рванулись к ближнему орешнику — разглядывая со стены Всеславль стан, наместник видел, что густая поросль прикрывает здесь глубокий и длинный овраг, по которому можно уйти в тальники Великой.
Отбиваясь, отстреливаясь и огрызаясь, наместничьи кмети вломились в орешник, пятились по оврагу и вырвались-таки, хотя над оврагом уже и конные мчались (наверняка дружинные Всеславли кмети — эти не пощадят!). Серомаха вдруг захрипел и повалился на руки Буяна, из спины его торчала длинная чернопёрая стрела. Но Буяничи уже были меньше чем в перестреле от стен, и полочане под стрелы не сунулись, дозволив горстке удальцов воротиться домой — не всегда надо и добивать храброго ворога, иного отпустить тоже честь немалая.
В городе запели петухи. Третьи.
Светало.
По каменным стенам Плескова ползёт едва ощутимый холодок — зарев-месяц на дворе, почти уже и осень. А в подвале наместничьего терема, под каменными сводами — жарко. Душно и дымно пляшут огнём жагры, воняет палёным рогом и горелым человечьим мясом, кровью, калёным железом и сыростью.
Буян Ядрейкович, морщась, притворил за собой дверь. Бросил по пыточной быстрый взгляд, отметил и ведро с водой в углу, и тусклый огонь в очаге. Вцепился глазами в худое окровавленное бородатое лицо.
— Ну?!
— Молчит, господине, — грузный бородатый кат в кожаном переднике развёл руками. — Словно воды в рот набрал.
— Молчит, значит, — задумчиво покивал гридень. — Ну-ну…
Он обошёл вокруг едва стоящего на ногах ведуна, потрогал пальцем окровавленное, изорванное кнутом в клочья плечо. Ведун не шелохнулся, глядя перед собой отсутствующим взглядом. Наместник брезгливо стряхнул с кожаной вышитой цветной шерстью перчатки прилипший к ней кровавый комочек, обтёр руку услужливо поданным рушником.
— Чего он там на площади-то орал про оборотня этого?
— Не орал он, — неохотно прогудел кат. — Говорил, что князь Всеслав будто бы потомок нечестивого идола Велеса. И будто бы он есть природный господин всех кривичей и всех кривских земель.
Вот оно! — подумалось наместнику. — Вот! Вновь всплыли слова, слышанные им во Всеславлем стане.
