Но вышло так, что твоего отца не слишком заботили мысли о грядущем вступлении в брак. Если на то пошло, то и его грядущее восшествие на престол не очень отягощало его мысли. До того как ему предстояло воссесть на троне, должно было минуть еще много солнцеворотов, и я так думаю, в ту пору он полагал, что мог бы еще долго жить так, как жил прежде, проводя часы напролет в своей лаборатории. Однажды я случайно услыхал, как он говорил Мале о том, что супружество для него — всего лишь дань долгу перед государством, не более того, и что после того, как он исполнит этот долг, в его жизни ничто не изменится, и что ничто не помешает ему в удовлетворении страсти познания мира. Увы, тогда твой отец не знал правды! Это супружество стало для него проклятием!
Честно говоря, я не мог не дивиться такой пылкой преданности науке, ибо даже мне, притом, что для меня закрыты были радости любви к прекрасному полу, было странно представить, как же молодой человек в расцвете сил способен с таким безразличием взирать на грядущее обладание прелестями красавицы Изадоны?
Однако я высказал бы несправедливость по отношению к твоему отцу, Деа, если бы стал утверждать, что сердце его было холодно. Ведь тогда он был еще очень молод и воспитан в соответствии с обычаями двора. Он был настолько умен и сообразителен, что мало кто мог бы подумать, что он — как и ты, Деа, — почти не видел мира, лежащего за стенами дворца. Что мог он знать о женских чарах, когда был знаком только с лаской нянюшки Ламми?
По обычаю Унанга, твой отец не должен был видеть свою суженую до самого дня свадьбы. Позднее, став полновластным правителем страны, он волен был бы, как и его отец, выбирать себе других жен — подобно тому, как гурман выбирает лучшие, самые лакомые яства на накрытом к пиршеству столе. Каким роскошным гаремом он мог бы обладать, каким восхитительным садом удовольствий! В гареме нет тайн, скрытых под чадрами. Но первая супруга — это совсем другое дело. Лишь в первую брачную ночь твоему отцу суждено было наконец лицезреть то сокровище, обладателем которого он стал, — в первую брачную ночь, когда в благоуханной опочивальне под надзором опытных евнухов он должен был впервые постичь радости искусства любви.
И конечно, я ожидал, что твой отец после этого праздника тела осознает наконец, обладателем какого сокровища он стал. Я радовался за него, но печалился за себя и за юного господина Малагона. Я думал, что те перемены, которые твой отец в юношеской своей запальчивости полагал невозможными, неизбежно и быстро произойдут. Я боялся, что для науки твой отец будет утрачен, что он перестанет наведываться в библиотеку и в лабораторию. Я страшился того, что для юного Малагона также не останется места в сердце твоего отца. Я не ошибся ни в первом, ни во втором, ибо и то и другое произошло, но совсем не так, как я ожидал.
Вступив в брак, твой отец обрел полную свободу при дворе. Его более не сдерживали ограничения, положенные для наследника. Мала оставался рядом с ним, и вскоре все стали восторгаться этими молодыми благородными людьми. Многие говорили о том, что господин Малагон непременно станет Великим Визирем, когда твой отец воссядет на престоле. Даже теперь мое любящее сердце подсказывает мне, что где-то в другом, лучшем мире эта страна могла быть благословлена таким исходом событий.
Через несколько лун после первой брачной ночи твоего отца при дворе была получена весть о том, что племена уабинов вновь вторглись во владения султана. Твой отец, обуреваемый уверенностью, которую принесла ему обретенная мужская зрелость, заявил твоему деду, что готов выехать на битву во главе войска. Султан с улыбкой отверг это заявление. Бесспорный Наследник, да еще такой юный и неопытный? Разве принц имел право подвергать опасности свою драгоценную жизнь? Более того, разве мог он опуститься до уровня простолюдинов и делить с простыми воинами все тяготы походной жизни? Самая мысль об этом казалась султану чудовищной. Особы царской крови в Унанге никогда не вели себя подобным образом и никогда не стали бы так себя вести. Как ни возмущался твой отец — все его протесты и мольбы были бесплодны.
Надо сказать, что в сложившемся положении дел было что-то вроде иронии судьбы. Шестнадцать солнцеворотов твой отец не видел ничего за пределами дворца, где прошло его детство, где он довольствовался разглядыванием картин и свитков в библиотеке да диковинок, привезенных из дальних стран. И вот теперь, когда ему предоставлялась, как он думал, возможность хоть немного повидать мир, мысль о том, что эту возможность у него отнимают, была для него нестерпима, она стала для него жестоким ударом. Он был молод, он жаждал постичь все, что может дать человеку жизнь. И понимание того, что он вправе предаться любым чувственным радостям и нежиться в безопасности имперской твердыни, его отнюдь не радовала и не утешала. Восторги супружества довольно скоро прискучили ему — тем более что твой отец, пожалуй, возмущался тем, что невесту выбрал не он сам, что это сделали за него другие.
И вот тогда-то, как ни грустно мне об этом вспоминать, пожалуй, господин Малагон и совершил роковую ошибку — ошибку, которая стоила ему жизни, хотя и не в прямом смысле. Распаленный разговорами своего друга о предстоящей битве, о славе, которую сулила победа войска султана над захватчиками, в один прекрасный день Мала явился к твоему отцу в плаще воина. Он вступил в войско и должен был выступить в поход против уабинов. О, милый, невинный Мала! Он говорил мне, что желает только помочь твоему отцу, совершить для друга то, что тот мечтал совершить сам. А я промолчал — не сказал тех слов, которые могли бы удержать его от этого глупого поступка. Мала был просвещенным молодым человеком, но в том, что могут означать поступки, он ничего не смыслил.
Твой отец повел себя странно. Впоследствии, размышляя о случившемся, я догадался, что именно тогда проявилась та хитрость, которая затем стала одной из главенствующих черт его характера. Он обнял Малу и они помолились вместе, но я видел, что в душе твой отец пылает яростью. Вскоре до меня дошли слухи о том, что затем он пошел к своему отцу, твоему деду, и стал требовать, чтобы Малу с войском не отпускали. И снова твой дед разгневался и отказал твоему отцу. «Кто он такой? — сердито вопросил султан. — Почему друг Каледа должен пользоваться особыми милостями?» Господин Малагон был молодым человеком благородного происхождения. И если в один прекрасный день ему предстояло стать украшением двора султана, то почему бы для начала ему не заработать славу истинного воина, как подобает вельможе? Твой отец стал спорить с султаном и утверждать, что ему такая слава тоже не помешала бы. Он снова принялся упрашивать отца, чтобы тот отпустил его с войском в поход, но султан снова объявил, что это невозможно. Оспаривать обычаи Унанга не дано было никому — даже тем, кто носит самые высокие титулы.
