— Верю. А что за мужик, с которым Юляшка гуляла, кто таков?
Девица Креж задумалась, закусила губу. Думать получалось туго, но Тайля старалась.
— Приезжий. Издалека, вроде. Может, даже из другого мира. Юляшка говорила, мол, ажно из самой столицы, да могла и приврать, верно говорю. С ней случалось временами. Где живёт — не знаю, и, сдаётся мне, ей он тоже не сказал. Места для свиданок не Юляшка точно выбирала.
— Ты его видела, мужика этого?
— Один раз, и то со спины. Высокий такой, статный.
— Волосы какие?
— Не знаю. Темнело уже. Они у нас за домом встречались, Юляшка родным сказалась, будто ко мне идёт, а потом в храм завернёт, помолиться, а с батюшкой моим и с матушкой попрощалась раненько, чтоб не провожали. За угол завернула, да огородами снова к нам и зашла, в сарае схоронилась. На шею хахалю бросилась, ровно мужу, верно говорю! И целовались!
В голосе Тайли звенели обвинительные нотки, она обличала и взывала к общественной морали. Дорвалась, да? Удачливая подруженька наконец-то допрыгалась, можно её осудить, можно высказать накипевшее и наболевшее. Ведь это не у неё, не у девицы Креж, есть и жених, и хахаль. Не ей досталось смазливое личико, ладная фигурка, да и богатство тоже не в здешнем доме водится. А у Тайли — суровый батюшка, забитая маменька, братец ещё непонять кем выйдет, да и суженый-ряженый, ежели таковой и имеется, не торопится под девичью светёлку пылкие песни голосить. Как же не вызвериться на Юляшку, как же не выдать страже все подружкины тайны?
Я слушала спокойно. Ну, противно, и что теперь? Работа у меня — копаться в чужом грязном белье, выволакивать его наружу любыми способами. Не в первый раз. И не в последний, будем честными. Процесс поиска истины всегда сопряжён с… эээ… неприятным запахом, исходящим от отбросов человеческого общества.
Таиллия Креж ещё ничего. Обычная дурёха, таких двенадцать на дюжину.
А вот Юляшкин ухажёр — типчик весьма и весьма интересный. Высокий, значит, и статный. Это ещё нуждается в проверке, романтически настроенные девицы и в сморчке сушёном принца углядят, но главное не это. Главное — девица Мехмова собиралась встретиться с высоким и статным кавалером в ночь убийства Витека. А затем, перепуганная, побежала уговаривать подруг соврать городской страже.
Вопрос — зачем столько суеты?
Нет, конечно, всё может оказаться куда проще, чем я предполагаю: Юляшка боится, что всплывёт её связь с посторонним мужчиной, старается замести следы… В Дойл-Нариже к измене жениху относятся куда строже, чем в просвещённом техногенном мире. Патриархальное общество, суровые нравы…
И всё равно — что-то здесь не так.
О "хахале" знали лучшие подруги. Их можно попросить не рассказывать страже о постыдной любви. Дескать, не убивал Витека мой красавчик, до зари миловались, жениться обещал… Даже Магря десять раз подумает, прежде чем разболтает. Но Юляшке нужно не прикрыть ухажёра, а сделать вид, что она в ту проклятую ночь не выходила из дома.
Значит, мне просто необходимо выяснить, где на самом деле обреталась невеста покойного Витека Кнеля в момент убийства.
Мужика Таиллия толком описать не смогла. Где живёт — тоже неизвестно. Я бы, кстати, давно уже сделала из города ноги, будь я причастна к этому делу. Но ведь ходит по улицам Дойл-Нарижа какой-то гад, пристаёт к Риану…
Возможно, это совпадение.
Возможно, я — юная девственница из знатного рода.
Любое утверждение нуждается в проверке. Но во вторую гипотезу мне почему-то верится с большей охотой.
От дома Крежей было чуть ближе до нашей семейной резиденции, нежели до городской стражи. Желудок требовал достойного с ним обращения, бурчал и норовил подать мозгу петицию о своих правах и моих обязанностях. Можно, конечно, перекусить в таверне, но нестерпимо захотелось увидать Риана, убедиться, что с ним всё в порядке. Да и до зарплаты ещё три декады, а я уже половину жалования проела. Муж, конечно, выделит средства на прокорм супруги, но тогда придётся распроститься с мечтой о новых дорогих сапожках — ну очень дорогих. Говорить о них Роннену не хотелось — в былые времена он мог купить таких хоть сотню. Брак со мной, а не с единственной дочкой богатого аристократа, сильно подкосил его финансовую стабильность.
Кроме того, лорд Крим копит на собственный замок. Лорд Крим обещал возлюбленной невесте своей, леди Иане, что у нас будет уютное семейное гнёздышко.
До сих пор не знаю, на кой ляд мне замок и как с эдаким сокровищем управляться. Но огорчать Роннена страшно неохота.
Когда я, наконец, доплелась домой, там меня ждал неприятный сюрприз. В гости пожаловал папаша Айсуо.
Разумеется, формально это его хозяин прибыл вместе с мечом. Но светловолосого мужчину с застывшим лицом и резкими движениями можно было не принимать в расчёт. Все знали, кто на самом деле кем владеет. Знали — и ничего не могли поделать.
Ваирманг, Чёрный Палач. Белоснежная полупрозрачная кожа, слепящая глаза, если долго смотреть. Чёрная копна волос. Такой же чёрный, безумный взгляд. И тёмная полоса стали, которую многие видели лишь однажды в жизни. А больше уже ничего не видели.
Древний меч, сейчас таких не куют. Сейчас в процессе ковки читают заклятья, охраняющие хозяина от прямой мысленной связи с подобным чудовищем. В частности, Илантир, Янтарный Лёд моего супруга сделан именно так. А раньше считали, что если человек поддался — значит, слаб. Значит, нечего было брать живой меч в руки.
Ваирманг и ему подобные переубедили мастеров. Но и по сей день встречаются безумцы, готовые ради славы распроститься… с чем? Душой? Сознанием? Я не знаю. Не знаю, каким тупоголовым кретином нужно быть, чтобы взять воплощённый ужас, цельнокованное безумие и сказать: "Это моё!"
Хорошо, Роннен не такой. И с Илантиром общий язык найти можно. А отцу моего живого меча можно лишь подчиниться — или умереть.
Детей у Чёрного Палача много. И никто не оправдал надежд родителя. Ещё один повод для ярости — хотя Ваирмангу обычно не нужно поводов. Но есть Айсуо — мальчишка, чья дорога отлична от прочих. Хрупкое создание, умеющее то, что неподвластно лучшим из лучших. И безбожно тупящее в простейших вопросах, тоже факт. По-моему, это Чёрного Палача слегка забавляет. Он пытается понять, кого произвёл на свет. Айсуо умудрился удивить отца, за подобное ему положена родительская любовь. Бедный мальчик, ибо любовь Ваирманга подчас более жестока, чем ненависть. И высшее её проявление — оставить любимое существо в покое. Айсуо удостоился — бурные аплодисменты папочке, сумевшему в кои-то веки себя обуздать.
Не пытайтесь понять. Тот, кто поймёт Ваирманга, спятит.
