землю и постучал в дверь. Никто не отозвался, и тогда я забарабанил сильнее.
– Мастер Грил! – позвал я.
И вновь тишина.
– Мастер Грил, это Хранитель Мудрости Джаон. – Я продолжал колотить в дверь, остановившись только для того, чтобы убедиться, что она заперта.
– Я должен спросить вас о витраже, который купил у вас! – Стук кулаком сопровождал каждое слово, как барабанный бой, вторящий ритуалам в южных джунглях.
– Мне нужно задать вам вопрос о Верховном Хранителе Мудрости Тессене! – полностью обессилев, я сполз по двери. – Ответьте мне, – простонал я, – скажите, чему мы на самом деле поклонялись в этом аббатстве.
Когда я направлял коня обратно в свой приход, то знал – кто-то наблюдает за мной. Эти взгляды ни на миг не отрывались от меня, пока я колотил в дверь. И когда я, совершенно опустошенный, сидел на влажной земле перед домом Грила, а осенние листья кружили вокруг, как мои мертвые воспоминания или же всего лишь прекрасная ложь, кто-то следил за мной. Ни один человек в этой деревне не откликнулся, когда я звал. Никто не открыл свою дверь, но я знал, что с меня не спускали глаз. Даже тогда.
Сколько же местных селян участвовало в таких гнусных обрядах перед окном-розой, которые могут лишь смутно мелькать в моем воображении? Возможно ли, что эти ритуалы проходили даже тогда, когда я еще находился в старом аббатстве? Неужели я был настолько наивен? И, может... Нет, у меня уже не оставалось сил думать об этом – слишком тяжело и мучительно. И в моей собственной церкви еще оставались незавершенные дела, ради которых нужно было вернуться.
И к которым я как раз сейчас подхожу.
Я пишу это на следующий день после того, как поехал к руинам старого аббатства. Я до сих пор не спал и ничего не ел. Возвращаясь, я еще лелеял надежду, что чудесным образом застану Феслана здесь, и что тогда просто все не так понял. Но я не ошибся, и его здесь не оказалось. Я надел облачение своего ордена – белую рубаху и штаны, и кантлару – черный жилет, расшитый золотыми нитями. Эту кантлару сшила для меня моя бабушка, она тоже была хранительницей мудрости. Вдобавок я приготовил священный символ, вытащил посох, который держал возле двери на случай неожиданностей – палку, обитую железом и предназначенную для сражений, и собрался сделать свой ход, выступить против зла, которое сам же привез в свой приход.
Но я медлил. Вдруг я все же заблуждаюсь в своих предположениях? Что, если я выпущу этих существ? Я всячески убеждал себя, что это исключено. Ведь зло, подобное окну-розе, нужно искоренять. То, что я уничтожу его, будет лишь во благо. Возможно, так я даже освобожу Феслана, что бы его ни удерживало. Если, конечно, он все еще жив.
Остаток вчерашнего дня я провел у лестницы, которую так и не убрал из-под окна. Я не сводил глаз с витража, но весь день видел одни сине-зеленые стеклянные пластины. Ни движения, ни теней, ничего. Почему-то мои сомнения по-прежнему мешали мне подняться даже на первую ступеньку.
Я спорил с самим собой уйму времени, и это далось мне нелегко. Поэтому после того, как истощились и без того подорванные силы и усталость накопилась во мне так, как никогда, я и начал писать эту рукопись на тумбочке в своей спальне.
Целая ночь ушла в небытие, пока я излагал мою историю на этих нескольких листках пергамента. Теперь же я заканчиваю и собираюсь с духом, чтобы подняться по лестнице. Я разобью окно-розу и уничтожу все до мельчайшего осколки. Если я прав, и злу придет конец, то вернусь сюда, к моей рукописи, и брошу страницы в огонь, так что никто никогда не узнает об этих ужасных событиях. Но если я ошибся, значит, ты читаешь ее сейчас. Если так и есть, то, возможно, ты – кем бы ни был – будешь знать, что делать, и исправишь мои ошибки.
Я готов.
ПЕРВОЕ ЛУННОЕ ОЗЕРО
Дуглас Найлз
Впервые опубликован в Антологии "Королевства Магии" под редакцией Брайана М. Томсена и Дж. Роберта Кинга, в декабре 1995 г.
Одним из самых увлекательных аспектов написания фэнтези является создание окружающей среды, настоящей экологии, для воображаемого места. Острова Муншае под благодатной властью Богини Матери Земли были моим любимым местом в течение многих лет, из-за этой уникальной экологии. Эта история пытается проиллюстрировать эти тесные отношения в аллегории.
-Дуглас Найлз, март 2003 г.
Богиня существовала глубоко в коконе земли, вечное существо, возникшее из камня, ила и огня, чье тело было укрыто глубинами бескрайнего неизведанного моря. Как все бессмертные, она обращала мало внимания на непрерывное течение веков, ритмичный пульс времени. Только постепенно, по прошествии несчетной вечности, она осознала, что вокруг и над ней в океане изобилует жизнь. Она познала присутствие этой жизни во всех видах, что процветали и росли; с самого начала она поняла, что жизнь, даже в самых простых и самых быстротечных формах, это благо.
Глубокие воды омывали ее тело, а вулканические огни ее крови раздулись, ища освобождения. Она была живым существом, и поэтому она росла. Ее сущность расширялась, медленно поднимаясь из глубин океана, на протяжении тысячелетий разливаясь по впадинам морского дна, осознанно и решительно стремясь вверх. В течении веков ее кожа, дно моря, пробилась сквозь королевство черноты и индиго и синевы в направлении мерцающих аквамариновых просторов и тепла, которое разительно отличалось от горячей пульсации лавы — ее собственного сердцебиения.
Жизнь в своем многообразии развивалась вокруг нее, сначала в виде простых существ, затем в более крупных и развитых формах. Живность изобиловала в воде, что покрывала и охлаждала ее тело. Глубокие раны беспрестанно открывались в каменистой плоти ее тела, и ее кровь волновала холодную воду пенистыми взрывами пара.
Между этими шипящими извержениями, она ощущала кружение гигантских форм, плавающих рядом, дышащих холодным, темным морем. Существа с плавниками и щупальцами, чешуей и жабрами собрались к теплу ран матери земли – ран, которые не причинили никакой боли, но давали возможность расширяться, пробиваться выше через проясняющиеся воды моря.
И, наконец, в жизни, собранной в ее груди, она ощутила больших существ с сердцебиением и теплой кровью. Эти мощные животные плавали
