Мальчик удивленно охнул и вдруг накренился; руки Джейка, точно крылья ветряка, медленно описывали широкие круги. Казалось, прошло очень много времени прежде, чем он перестал балансировать на краю, угрожая падением, и снова шагнул вперед.
— Эта штука подо мной чуть не ухнула, — негромко, без эмоций проговорил он. — Перешагните.
Стрелок последовал его совету. Шпала, на которую наступил мальчик, почти совершенно провалилась и лениво свисала вниз, легко раскачиваясь на разъединяющейся заклепке, словно ставень на заколдованном окне.
Вверх, по-прежнему вверх. Переход был подлинным кошмаром, отчего казался куда более долгим, чем в действительности; самый воздух словно бы сгустился и стал похожим на тянучку. Стрелку чудилось, что он не идет, а скорее плывет. Его разум опять и опять пытался приняться за вдумчивое, находящееся за гранью здравого рассудка рассмотрение устрашающего пространства, разделявшего эстакаду и реку под ней. Мозг Роланда во всех захватывающих подробностях рисовал ему картины и самой пропасти и того, как это произойдет. Пронзительный визг перекручивающегося металла; наклон тела, соскользнувшего за край; пальцы, хватающие несуществующие поручни; быстрая дробь, которую выбьют на вероломной прогнившей стали каблуки — а потом вниз, кувырком; теплые брызги в промежности, когда расслабится мочевой пузырь; ветер, стремительно летящий в лицо, зачесывающий волосы дыбом в мультипликационном испуге, оттягивающий кверху веки; стремительно несущаяся навстречу темная вода — быстрее, быстрее, опережая даже его собственный вопль…
Металл под ногами стрелка пронзительно заскрипел, и он, не спеша перешагнув опасное место, перенес тяжесть на другую ногу, не думая ни о провале, ни о том, как далеко они зашли, ни о том, сколько еще осталось. И не терзаясь мыслями о том, что мальчика не вернешь и что теперь продажа его чести, наконец, почти совершилась.
— Тут три шпалы вылетело, — холодно сообщил мальчик. — Я прыгаю. Ап! Вот так!
Стрелок увидел силуэт Джейка, на миг обрисовавшийся на фоне дневного света — неуклюжий, сгорбленный, с широко раскинутыми руками. Мальчик приземлился, и все сооружение пьяно зашаталось. Металл запротестовал, и далеко внизу что-то упало — сперва раздался грохот, потом, судя по звуку, это что-то нырнуло в глубокую воду.
— Перебрался? — спросил стрелок.
— Да, — отчужденно ответил мальчик, — но тут все жутко гнилое. Не думаю, что оно вас выдержит. Меня, но не вас. Вы теперь идите обратно. Идите обратно и оставьте меня в покое.
Тон Джейка был истеричным — холодным, но истеричным.
Стрелок перешагнул через брешь. Одного широкого шага оказалось довольно. Мальчик беспомощно вздрагивал.
— Уходите. Я не хочу, чтобы вы меня погубили.
— Ради Христа, иди, — сурово сказал стрелок. — Оно собирается обвалиться.
Мальчик двинулся дальше — теперь он шел неверным шагом, пошатываясь, вытянув перед собой трясущиеся руки с растопыренными пальцами.
Путники поднимались.
Да, теперь эстакада была гораздо более гнилой. Часто попадались бреши в одну, две, даже три шпалы шириной, и стрелок опять и опять думал, что они вот-вот наткнутся на длинный пустой промежуток, который или принудит их повернуть назад, или заставит пойти по самим рельсам, головокружительно балансируя над бездной.
Он не сводил глаз с дневного света.
Свечение обрело цвет — голубой. По мере приближения оно делалось мягче и, смешиваясь с сиянием фосфора, затмевало его. Пятьдесят ярдов? Сто? Роланд не мог сказать.
Шествие продолжалось. Теперь, перебираясь со шпалы на шпалу, стрелок глядел под ноги. Когда он снова поднял голову, зарево выросло до размеров отверстия, и это был не фонарь, не светильник, а выход. Они почти пришли.
Да, тридцать ярдов. Девяносто коротких футов. Выполнимо. Возможно, они все-таки нагонят человека в черном. Быть может, при ярком свете солнца цветы зла в его мозгу засохнут, сморщатся, и станет возможным все, что угодно.
Что-то загородило солнечный свет.
Стрелок испуганно поднял глаза и увидел: световое пятно, быстро поглощая его и позволяя насмешнице-синеве проглянуть лишь в щелки вокруг абриса плеч да между широко расставленных ног, заполнял чей-то силуэт.
— Привет, мальчуганы!
К путникам, усиленный природной каменной глоткой, донесся голос человека в черном, которому вторило эхо; ноты сарказма обрели мощное звучание. Стрелок принялся слепо нашаривать найденную на постоялом дворе челюсть, но та, выполнив свое назначение, давно исчезла, где-то затерялась.
Человек в черном над ними захохотал, и раскаты его смеха загрохотали вокруг, будто прибой в заполняющейся водой пещере. Мальчик пронзительно вскрикнул и, вновь превратившись в ветряную мельницу, зашатался, описывая руками круги в затхлом воздухе.
Металл под ногами рвался, рушился, оползал; рельсы изогнулись в медленном сонном повороте. Мальчик сорвался; в темноте чайкой порхнула кверху рука — выше, выше — и Джейк повис над преисподней. Мальчик покачивался над пропастью; вверх на стрелка неотрывно глядели темные глаза, а в них — последнее слепое и напрасное знание.
— Помогите.
Зычное, гудящее:
— Ну, иди же, стрелок. Или никогда меня не догонишь.
Все фишки на столе. Все карты, кроме одной, открыты. Мальчик покачивался над пропастью — живая карта из колоды Таро, повешенный, погибший без вины финикийский моряк, едва видный над волной Стигийского моря.
Тогда погоди, погоди немного.
— Я ухожу? — Голос такой громкий, что становится трудно думать. Власть туманить разум людей…
Не дури, грустной песне подари все свое уменье…
— Помогите мне.
Эстакада изогнулась еще пуще; с пронзительным скрипом отрываясь друг от друга, части сооружения обретали свободу, конструкция проседа…
— Нет!
Внезапным прыжком, перешедшим в стремительный бросок, в оскальзывающийся, ныряющий бег, ноги пронесли Роланда сквозь удерживавшую его энтропию над головой качавшегося над пропастью мальчика к явившемуся путникам свету; на сетчатке мысленного ока стрелка черным фризом застыла Башня… и вдруг тишина, силуэт исчез, даже сердце стрелка будто бы перестало биться, потому что эстакада просела еще сильнее и, разрываясь на части, распадаясь, начала последний медленный танец в пучину. Рука Роланда отыскала каменистый, залитый светом выступ вечных мук, а позади, внизу — слишком далеко внизу — в страшном безмолвии мальчик проговорил:
— Раз так, идите. Есть и другие миры, не только этот.
И стрелок полностью избавился от этого гнета; подтягиваясь на руках к свету, к легкому ветерку и реальности новой кармы (все мы продолжаем сиять) Роланд выкрутил голову назад, на миг силясь стать в своей муке Янусом — но там не было ничего, кроме камнем летящей вниз тишины: мальчик не издал ни звука.
