— Сын, — он в последние месяцы это слово часто употреблял, — если это так, то твои сны уже не сны, а видения. Я прошу тебя никому не говорить о них, кроме меня. В особенности дьякону или еще кому-нибудь из церковников.
— Почему?
— Они объявят, что тебя затронул Господь, и отберут тебя. Я бы этого не хотел, пока я жив во всяком случае.
— Не говори так, — содрогнулся Алан. — Не говори о смерти.
Лавастин почти нежно коснулся рукой темных волос молодого человека.
— Я никогда не оставлю тебя, Алан, — тихо сказал он. Его голова дернулась, как будто на его волосах были капли воды и он хотел стряхнуть их, Лавастин ушел к себе, набросив занавеску на крюк. — Скоро утро, — сказал он. — Время готовиться к бою, сын.
Завозились собаки, разбудив слуг. Последние поспешно принесли фонари и одежду. Граф и Алан облачились в стеганые подкольчужники. Все лето Алан тренировался, стараясь привыкнуть не замечать ее веса. Он надел кольчугу, затем мягкий кожаный капюшон, поверх которого один из слуг укрепил конический стальной шлем, украшенный бронзой. Тем временем другой слуга обмотал икры от лодыжки до колена кожаной лентой. В свою бытность простым меченосцем Алан мог только мечтать о таком снаряжении.
Он не думал о битве, даже когда слуга надевал на него пояс с коротким мечом. Выйдя из палатки, Алан взял копье, дубовое древко которого от основания до наконечника обвивала синяя кожаная лента. Конюхи подвели лошадей. Алан вскочил в седло. Лавастин неоднократно замечал, что он был прирожденный наездник, что подчеркивало благородство его происхождения. Может быть, это было и так, но опыта ему явно не хватало. По-настоящему хорошо держаться в седле он научился лишь после того дня месяца Сормаса, когда граф признал его своим сыном и наследником. И у него совершенно не было у него боевого опыта. Но сын графа не может воевать в пешем строю. Что ж, он поскачет в бой верхом.
Лавастин сел на свою Серую Гриву и вопросительно посмотрел на Алана.
Алан в ответ кивнул. Он не разочарует отца.
Разве не мечтал он всю свою жизнь однажды поскакать в бой? Его приемный отец, торговец Генри, и тетя Бел посвятили его Церкви, остаток жизни ему предстояло провести в монастыре Хвост Дракона. Но в тот день, когда Эйка сожгли монастырь и убили всех монахов, в разгар грозы ему явилась Властительница Битв. Она дала ему неувядающую розу, которую он зашил в полотняный мешочек и с тех пор носил на шее.
«Служи мне», — потребовала она от него, и он с радостью поклялся ей в верности, чтобы спасти от Эйка деревню Осну. Он до сих пор чувствовал вину перед своим приемным отцом, который хотел видеть его священником.
Зачирикали птицы, в сером свете раннего утра стала видна убогая растительность. В небе еще не погасли звезды. Воспитанный мореплавателем, Алан умел находить созвездия и каждый раз задумывался о том, что они могли предвещать. Бродячие звезды постоянно меняли свое расположение в отличие от светил в высшей из семи сфер, за которой находились Покои Света. Передвижения звезд оказывали влияние на судьбы. Человек мог научиться управлять звездами. Так, во всяком случае, утверждало осуждаемое Церковью учение.
Бледно-розовый маяк Атурны, Магус, светился рядом с созвездием, известным под названием Сестры, а Мок, планета мудрости и изобилия, величественно приближалась к созвездию Льва. За Атурной ярко сияла Корона. Вот Лук и Стрела с синим Сейриосом на конце, нацеленная на Охотника, на плече которого сверкала красная пряжка — звезда Вулнерис. Звезды постепенно гасли с восходом солнца.Лавастин поднял руку, призывая к молчанию. Люди собрались вокруг него. Кавалерия состояла из двадцати испытанных всадников — лучшие из его воинов. Пехота заняла позиции. Разведчики уже ушли к берегу.
Граф стремился учесть все детали.
Они медленно двинулись вперед, вооруженные слуги вели под уздцы лошадей. Шли через лес. Становилось все светлее. Они пересекли почерневшее поле, на котором летом зрел овес, вышли на песчаный холм, за которым начиналось море. На скалистом берегу, как раз над местом впадения реки, Эйка обосновали зимний лагерь.
Море на востоке осветилось. Горизонт окрасился в розовый цвет, волны искрились в свете восходящего солнца. На судах Эйка вспыхнули огни.
— Вперед, — невозмутимо сказал Лавастин. Он сохранял спокойствие.
Алан вспотел от возбуждения. Возможно, когда-нибудь барды сложат песню об этой битве. Алан не отставал от отца, вокруг на ходу выстраивались в боевой порядок другие всадники. Все вассалы графа не только прислали свои армии, но и сами принимали участие в битве, и внебрачный сын графа, лишь недавно провозглашенный законным наследником, должен показать, чего он стоит в бою.
Лавастин бросил короткий взгляд на Алана, в глазах читалась просьба: «Не подведи меня».
Тревога! Залаяли собаки, взвыл горн в лагере Эйка. Эйка высыпали на берег спасать свои подожженные ладьи.
Лучники, спрятавшись в кустах на крутых склонах холма, поджигали стрелы от углей, спрятанных в трубочках, и посылали их одну за другой в лагерь Эйка. Пехота, растянувшаяся вдоль берега реки, неожиданно появилась перед Эйка, а сзади, забирая дикарей в кольцо, ударил Лавастин со своей кавалерией.
Алан старался не отставать от остальных. Крепко держа в руках копье и с трудом сохраняя равновесие, он пытался сосредоточиться на битве. Трещали пылающие палатки в лагере Эйка. В ладьях быстро двигались рычащие фигуры, заливая огонь, в то время как легковооруженные разведчики отступили назад.
Кавалерия вклинилась в строй Эйка, смяв первый ряд. Один из дикарей оказался на пути Алана. Эйка не пытался орудовать копьем, а просто надвигался на Алана, видимо надеясь, что его лошадь лучше знает, что делать. О нем самом этого сказать было нельзя. Слишком поздно он заметил графа Лавастина, который на ходу ударил его в грудь копьем и, не останавливаясь, поскакал дальше. За графом следовали пешие воины, добивая раненых Эйка. Впереди пехота сражалась с толпой дикарей. Каждый Эйка был больше и сильнее человека. Обрушивая на головы врагов страшные удары, Эйка пробивались сквозь ряды пехотинцев. Часть дикарей, отвлеченная топотом копыт и криками своих умирающих собратьев, развернулась лицом к приближающейся кавалерии.
Вот они. Медная, бронзовая, золотая, серебряная, железная кожа. Они похожи на ожившие статуи. Это вовсе не люди. Один из них приближается. Блеснули белые зубы. Костяного цвета волосы. Удар топора обрушился на подставленное Аланом копье и увяз в древке. Алан дернул копье назад, и Эйка, выпустив топор из рук, отбросил щит и схватился за нож. В следующее мгновение Алан выхватил меч. Эйка отшатнулся назад, его лицо исказила жуткая гримаса. Алан занес меч, и в этот момент, когда Эйка отступил, пытаясь удержать равновесие, когда остальная кавалерия проскочила вперед, тесня дикарей, и Лавастин криком подбадривал своих солдат, он понял, что не может убить.
