— Я здесь, — ответила девушка и полоснула его по горлу.
«Человек умирает быстрее кабана», — подумала пастушка, наблюдая, как тело Эмилио дергается на земле в предсмертной агонии.
Особенно если не протянутся к зияющей ране руки целителя, дабы остановить поток крови, которая сейчас в лунном мерцании переливалась серебром. Но они находились не в мире призрачной охоты; здесь у Тиццаны не было той силы, да и желания исцелять тоже. Кроме того, и рук-то у нее уже не было.
Свет искрился на сером меху, сверкал на огромных белых клыках. Она быстро наклонила голову и принялась раздирать зубами горло, чтобы скрыть разрез. Когда труп обнаружат, пусть даже кто-то и знал об их встрече, никто не обвинит Тиццану. Эмилио Фарсезе загрыз волк. Какая трагедия!
Терзая тело несчастного, Тца в душе торжествовала. Этого в тяготеющем над ней проклятии как раз и не понимал отец. Он думал, что, превращаясь в волчицу, она теряет над собой контроль. Истина же была полностью противоположна: именно в такие моменты она наиболее четко осознавала, какой выбор совершает. И выбор заключался в том, кого именно убить следующим. Жизнь становилась такой простой.
Покончив с жертвой, волчица запрокинула голову, широко раскрыла пасть и издала долгий триумфальный вой.
Она выла так громко и так отчаянно, что не сразу услышала поблизости другие звуки. Она тут же замолчала: до ее ушей донеслось не только ржание насмерть перепуганной лошади, но и человеческий голос.
— Господь, сохрани меня! Матерь Божья, сохрани меня!
Волчица выпрыгнула из-за камня и под деревьями увидела Филиппи Чезаре. Он отчаянно пытался распутать поводья, которыми скакун Эмилио была привязана к стволу.
Какое-то мгновение Тца колебалась, ошеломленная. Затем с рычанием бросилась бежать. До рощицы, где скрывался оставленный соглядатаем Филиппи и откуда он, вероятно, видел все, было не более сорока шагов. Волчица преодолела их в считанные мгновения, но секундное колебание позволило парню справиться со сбруей, и в тот момент, когда Тца добралась до деревьев, Филиппи взобрался в седло и лошадь поскакала прочь.
— Йэ-э-эй! — пронзительно кричал он, с силой пиная животное по бокам.
Волчица прыгнула, оттолкнувшись мощными задними лапами, но конь дернулся вбок, встал на дыбы и лягнул хищника. Копыто попало прямо в грудь, и Тца распласталась на земле.
Филиппи каким-то чудом удержался в седле, ну а коня не было нужды понукать. В ужасе заржав, он галопом понесся по тропе.
Задыхаясь, волчица пыталась подняться. Когда ей это удалось, она побежала, но не следом за всадником, а наперерез, через маки. Филиппи будет гнать лошадь по дороге на Сартен, и Тца должна перехватить его по пути.
Достигнув каменного обнажения, волчица полностью восстановила силы. Она притаилась за валуном, так что торчал только кончик уха. И вскоре послышались столь желанные звуки: топот копыт и хныканье всадника. Они приближались.
Серая фигура выскочила из тени на освещенное луной пространство. Передние лапы ударили Филиппи в плечо, вышибая из седла: ноги вылетели из стремян, и парень грохнулся оземь. Лошадь, громко заржав, понеслась прочь.
Тца смотрела на мальчишку, которого спасла от рабства и дух которого сперва убила, а потом вернула к жизни. Во всем этом было какое-то противоречие, поскольку Филиппи Чезаре не имел теперь права на жизнь. Теперь, когда он видел, как Тца убила Эмилио Фарсезе. Но главное — узнал ее сокровенную тайну.
Упираясь ногами в землю, парень отчаянно пытался уползти подальше; из носа струились сопли, слезы катились из глаз.
— Нет, — хныкал парень, — Матерь Божья, пожалуйста, нет!
Волчица прыгнула. Филиппи вскинул руку, и зверь схватил ее. Тца не собиралась вцепляться в горло. Пока не собиралась. У нее впереди еще вся ночь. Она уже выяснила, как быстро может умереть человек. Было бы интересно проверить, как медленно.
И в конце концов, ей никогда не нравился этот мелкий гаденыш.
Она почувствовала, как мимо что-то пролетело, и почти одновременно услышала выстрел. Пуля просвистела между ушей, ударилась о скалу и отскочила в сторону. Следом донеслись крики; сперва кто-то заорал, затем к нему присоединились многие. Волчица оглянулась и увидела на дороге бегущих людей. Из одного ствола вился дымок, остальные тоже готовы были изрыгнуть огонь.
Тца взглянула на Филиппи. Тот в ужасе вытаращился на нее. Волчица оскалилась и приготовилась к броску. Ждать больше нельзя. Но в этот момент прогремел второй выстрел, и неизвестно было, куда полетит пуля. Волчица повернулась и одним прыжком скрылась среди таких же серых, как она, камней. За ними лежали маки, родная территория, где охотники никогда не настигнут ее.
И хотя Тиццана бежала быстро, до чутких ушей долетели вопли несчастного, которому она чуть не откусила руку.
— Тца! — выл Филиппи. — Тца! Тца!
Под громкие крики Скай проваливался в темноту; и теперь первое, что услышал, очнувшись, — истошные вопли. Поначалу он подумал, что проснулся от собственных криков. Криков, полных ужаса от всего пережитого. Он еще ощущал вкус горячей крови, чувствовал, как мягкая плоть пульсирует под клыками, и все его существо трепетало от избытка внушающей страх, жуткой и в то же время бодрящей силы человека, обратившегося в зверя.
Но орал не он. Несколько раз моргнув, Скай открыл глаза — и увидел не кровь в лунном серебре, а яркий неоновый свет и белые простыни. Возле кровати сцепились две старые женщины — одна слепая, другая лысая.
Они шумно боролись, и было очевидно, что Паскалин Друэ и Эмилия Фарсезе убили бы друг друга, если б сумели.
Возможно, дело бы до этого и дошло, будь у них больше времени. Как-никак обе женщины были в преклонном возрасте, у одной или у обеих вполне могло отказать сердце, или же они бы поскользнулись на линолеуме, и хрупкие кости сломались бы от удара о металлическую кровать или об пол. Помешала медсестра, ворвавшись в самую гущу схватки и принявшись разнимать противниц. На помощь ей прибежал санитар, и наконец драка прекратилась, а разошедшихся не на шутку старушек растащили в разные углы палаты, словно боксеров на ринге. Несмотря на то что их крепко держали, Паскалин и Эмилия отчаянно вырывались, изрыгая проклятия.
— Бабушка! Бабушка! — закричал Скай.
Паскалин наконец повернулась к нему, не переставая осыпать противницу оскорблениями. Лысая голова блестела от пота. Глаза, пылающие ненавистью, не видели юношу.
— Бабушка! — снова позвал он, щелкая пальцами.
Женщина сосредоточила на нем взгляд.
