- Спи.
А поняла – не поняла, парня меньше всего волнует. Глаза закрыл, захрапел нарочито. Она подёргалась-потрепыхалась, и, затихла. Сообразила, что ослабленной раной, да после голодовки длительной ей из объятий славянина не вырваться. Ну а враг исконный, земляной червь, себе ничего пока позорящего её не позволяет, тем более, что тело у него большое и горячее, словно печка. И, пожалуй, впервые после того как Йолла попала в плен, она согрелась и сыта. Похлёбка оказалась неожиданно сытной… Да к тому же, несмотря на зуд, и рана болела намного меньше. Её перестало дёргать… И прикосновение чистого белья к обмытому телу было приятно… И вдруг провалилась в сон. Мгновенно, успев лишь подумать, что может, теперь, и выживет. И Всемогущий Хайтан позволит ей вновь увидеть родные степи…
…- Храбр!
Вполголоса позвали его за тонкой полотняной стенкой, и парень мгновенно проснулся. Миг, на ногах сапоги, второй – уже возле палатки своей стоит. Перед ним – князь, смотрит серьёзно, вопрошающе. Воин ничего не сказал, лишь полог откинул – на мехах, под полостью, силуэт виден. Да голова наружу торчит, с волосами длинными.
- Кто?
- Хазаринка, княже. Или тугаринка. Не ведомо мне. Да и не выспрашивал. Некогда было. Вчера купил себе.
- Купил?!
Удивлённо протянул Гостомысл, и глаза сощурил:
- Значит…
- Прости, княже. Ты слово дал. Велено мне было жёнку найти к утру. Так?
- Так. Да…
Перебил князя парень, впервые осмелился:
- Не сказано было, что она из нашего рода должна быть.
И… Усмехнулся князь:
- Хорошо. Слово моё крепкое. Как сказал – так тому и быть. Хвалю за смекалку.
- Одно плохо, княже.
Тот встревожился, взглянул серьёзно, пояснил ему Храбр:
- Поранена она сильно. Тяжко девке в пути придётся. Да и уход за ней нужен…
- Добро. Повелю тебе выделить клеть. Будете с ней вдвоём. Чтобы прочих меньше утомлять.
Просиял парень, поклонился низко:
- Благодарю за щедрость и доброту, княже.
Тот усмехнулся:
- Значит, не ведаешь, кто она?
Тут парень горько усмехнулся:
- Одно лишь знаю – семнадцать зим назад её родичи мой Род под нож пустили…
Глянул князь потрясённо, головой покачал. Но слова не сказал. Только кинул:
- Неси её на мою лодью. Там тебе место…
Снова Храбр кивнул, в палатку вернулся. Девка уже не спит, глазами сверкает. Парня увидела – зашипела вновь злобно. А тот спокойно кольчугу на плечи вздел, пояс с ножом застегнул, наклонился к ней, на ноги поднял. Поневу поверх рубахи натянул. Потом шубку. На руки вознёс, тугаринка было ему в уши вцепилась, да по своим ручонкам и получила. Не балуй! Притихла малость. Отнёс её к отхожему месту. На жердь усадил, чтобы дела свои справила. Потом вышел. Подождал, сколь нужно. Вернулся, понёс обратно, в палатку. Там уже котелок с кашей ждёт, паром дышит. Руки ей сам помыл. Дал ложку чистую, и сам взял. Ночью деве желудок после долгой голодовки похлёбкой разогрел. Сейчас можно и кашки просяной с мясом говяжьим отведать… Смолотили пищу в мгновение ока дочиста. Дно выскребли. Потом воин её снова на меха свалил, одёжу начал снимать. Девка бьётся, кусаться пытается… Содрал с неё шубу, поневу, рубаху нижнюю раздёрнул, с плеч стащил, стал полотно разматывать. Тут только сообразила тугаринка, что не о том подумала, затихла. А Храбр рану при свете белом осмотрел. Ночью то жирником подсвечивал. Оглядел всё тщательно. Вздохнул облегчённо. Повезло девице неслыханно. Не задел меч Жилу Жизни, что по всему телу идёт, в разных местах проходит. Чудом не вскрыл. На ноготь младенческий не достал. Каждый знает: пока цела эта Жила – от любой раны оправиться можно. А что заражено место, побитое мечом – то не лихо. Бабкиными снадобьями да порошками он тугаринку быстро поставит на ноги. Улыбнулся довольно, а девка и замерла зачарованно, потом руками грудь прикрыла обнажённую. Знать, стыдно. Ну да ничего… Хлопнул легонько по рукам, чтобы убрала, снова плесень сушёную достал с порошком дубовым. Черви своё дело делают. Уже черноту почти всю съели. Теперь за гной принялись. Да и прибавилось их. Знать, множатся. Ну, вывести их после очистки раны дело нехитрое. Знакомое. Посыпал больное место, порушенное лезвием, снадобьями. Развёл в воде отвар один из котомки заветной. Потом снова тело забинтовал, рубаху поправил, поневу с шубой опять одел. Дал кружку в руки, знаками показал, мол, пей. Зашипела злючка опять на него, но… Выпила послушно. Бросила наземь пустую кружку, за что схлопотала подзатыльник. Не больно, но обидно. Кулак с её голову к носу поднёс, волосы на второй накрутил, аж вскрикнула от боли.
- Ясно?! Не балуй!
- Храбр! Храбр! Князь велит на лодьи всходить!
Отроки за стенкой палатки кричат.
- Слышу.
Оглядел палатку, в которой два месяца прожил. Забросил на спину котомку бабкину, со снадобьями, да свою с немногими пожитками. Оружие уже на лодью погружено. Только обратный путь теперь не со всеми в трюме, а в клети на корме устроенной, крохотной. Зато только на них двоих… Меха, да прочая рухлядь здесь останутся. Храмовые приберут все следы от лагеря. Зачем ему шкуры тащить? Ухватил деву рукой, на ноги вздёрнул:
- Пора.
Повёл за собой. Та пошла. Хотя и упиралась изо всех сил. Да что толку?.. Лодью увидела, задрожала. Кочевники испокон веков воды боятся. Ясное дело… Вздохнул, вновь на руки подхватил, да так и внёс по трапу, словно жених новобрачную в свой новый дом… Протрубил рог, ударили вёсла. Сорок лодий великих в путь вышли. А вернуться ли домой корабли, али нет – один Святовид знает…
… Факелов было море. Но освещали они лишь гладкие головы, на которых было по длинной пряди волос, да обнажённые, покрытые узорами тёмные тела. Рядом возник дозорный, спустившийся с вышки по гладкому шесту, торопливо выдохнул:
- Волки спасли, княже! Чужинцы хотели тайно подкрасться, через ограду перелезть да в ножи нас взять. Только звери их почуяли. Рык подняли, и, видно, прихватили кого-то. Мы свет бросили – а там… Увидели, что мы не спим, и назад. Потом факелы зажгли…
Брячислав слушал, а рядом уже выстраивались дружинники, облачённые в полные доспехи. Неужели опять?.. Что в бою падут – князь не боялся. Придут наши – отомстят. Люто. Тут другое – трудов жалко. Едва ли не до слёз. Дома, только выстроенные, поля, потом людским обильно удобренные, обещающие невиданный урожай. Детей будущих, ещё не родившихся. Чудинки-жонки все на сносях ходят… Но ежели оружие у находников такое, что в том захоронении нашли, то славяне отобьются. Будут раненые, убитые, но град отстоят. Эх, миром бы дело решить… Но чужаки пока не атаковали. Чего то ждали. В груди Брячислава затеплилась крохотная надежда, впрочем, погасшая с первыми лучами солнышка – с полуденной стороны к месту, где располагался град, к врагам спешило подкрепление – десятки лодок, в которых сидели вооружённые копьями и луками полуголые враги. Теперь можно было рассмотреть противника лучше. Коричневые тела, изукрашенные узорами, нанесённые то ли синей глиной, то ли ещё чем. Короткие фартуки, прикрывающие срам. Копья с широкими наконечниками. У всех луки. Но простые. Явно уступающие по силе и дальности стрельбы боевому составному оружию славянской дружины. Как уже стало привычно - железа у противника не увидели. Кость, камень… Ни на что не надеясь, князь отдал распоряжение:
