- Ясно?! Не балуй!
- Храбр! Храбр! Князь велит на лодьи всходить!
Отроки за стенкой палатки кричат.
- Слышу.
Оглядел палатку, в которой два месяца прожил. Забросил на спину котомку бабкину, со снадобьями, да свою с немногими пожитками. Оружие уже на лодью погружено. Только обратный путь теперь не со всеми в трюме, а в клети на корме устроенной, крохотной. Зато только на них двоих… Меха, да прочая рухлядь здесь останутся. Храмовые приберут все следы от лагеря. Зачем ему шкуры тащить? Ухватил деву рукой, на ноги вздёрнул:
- Пора.
Повёл за собой. Та пошла. Хотя и упиралась изо всех сил. Да что толку?.. Лодью увидела, задрожала. Кочевники испокон веков воды боятся. Ясное дело… Вздохнул, вновь на руки подхватил, да так и внёс по трапу, словно жених новобрачную в свой новый дом… Протрубил рог, ударили вёсла. Сорок лодий великих в путь вышли. А вернуться ли домой корабли, али нет – один Святовид знает…
… Факелов было море. Но освещали они лишь гладкие головы, на которых было по длинной пряди волос, да обнажённые, покрытые узорами тёмные тела. Рядом возник дозорный, спустившийся с вышки по гладкому шесту, торопливо выдохнул:
- Волки спасли, княже! Чужинцы хотели тайно подкрасться, через ограду перелезть да в ножи нас взять. Только звери их почуяли. Рык подняли, и, видно, прихватили кого-то. Мы свет бросили – а там… Увидели, что мы не спим, и назад. Потом факелы зажгли…
Брячислав слушал, а рядом уже выстраивались дружинники, облачённые в полные доспехи. Неужели опять?.. Что в бою падут – князь не боялся. Придут наши – отомстят. Люто. Тут другое – трудов жалко. Едва ли не до слёз. Дома, только выстроенные, поля, потом людским обильно удобренные, обещающие невиданный урожай. Детей будущих, ещё не родившихся. Чудинки-жонки все на сносях ходят… Но ежели оружие у находников такое, что в том захоронении нашли, то славяне отобьются. Будут раненые, убитые, но град отстоят. Эх, миром бы дело решить… Но чужаки пока не атаковали. Чего то ждали. В груди Брячислава затеплилась крохотная надежда, впрочем, погасшая с первыми лучами солнышка – с полуденной стороны к месту, где располагался град, к врагам спешило подкрепление – десятки лодок, в которых сидели вооружённые копьями и луками полуголые враги. Теперь можно было рассмотреть противника лучше. Коричневые тела, изукрашенные узорами, нанесённые то ли синей глиной, то ли ещё чем. Короткие фартуки, прикрывающие срам. Копья с широкими наконечниками. У всех луки. Но простые. Явно уступающие по силе и дальности стрельбы боевому составному оружию славянской дружины. Как уже стало привычно - железа у противника не увидели. Кость, камень… Ни на что не надеясь, князь отдал распоряжение:
- Дым бросьте.
- Дым?!
- Мне повторить?!
Добрыня с Ольгом бросились с тына вниз, мгновенно раздули огонь, швырнули на него охапку сырой травы, плеснули из кувшинчика. Взвился ввысь пламень, выбросив густой чёрный дым. Юноши схватили турью шкуру, накрыли огонь. Снова скинули покрышку… Облака чёрного густого дыма одно за другим вздымались к небу. Древний, как сама славянская земля, знак войны. Тревоги. Просьбы о помощи. Враг наступает на родные очаги, грозится порушить дома, сжечь поля. Людей рода славянского уничтожить или в полон увести… Бросают отроки дым. А сами вверх, на князя смотрят. Чужинцы подкрепление увидели и сигнал градский, ещё громче завопили, копьями затрясли. Потом один зашагал к граду. Смело идёт, несёт гордо голову, потрясает в воздухе своим топориком. Теперь ясно, для чего тот у скелета лежал. Оружие это у них боевое. И с таким против меча? Подивился Брячислав дикой храбрости, спустился к воротам, повелел открыть, его выпустить. Засады, уловки он не боялся – чуть что, и пятьдесят стрелков в краткий миг выпустят сотни стрел. И от ливня стали не спасёт ничто. Тем более лёгкие, обтянутые кожей щиты с личинами… Верно угадал. Поединщик. Только вот на такое тот не рассчитывал. Увидел закованную в сталь глыбу, на голову выше себя, побледнел, губу прикусил, но ни шага не изменил, ни осанки. Не подаёт виду остальным, что уже распрощался с жизнью, поняв опытным взглядом, что нет у него ни шанса против славянина. Князь по земле стелется, идёт мягким шагом, глаза из-под личины стальной[40] – что два ножа острых. Щит у него круглый, для всадника, зато бляхами железными окованный, и с острым шишаком в центре. И не просто кожаный, а ещё из дуба морёного внутри. Такой каменным наконечником копья не пробьёшь. Топориком своим не зацепишь. А стрелой из лука – если в глаз попадёшь. Так это ещё суметь надо. Пусть и метки стрелки вражеские, да и воины дружинные не лыком шиты. А князь – первый по силе среди всех. Стрелу на лету рукой ловит… На ходу достал князь меч свой верный из ножен, крутанул кистью, описывая полукруг - замер на миг чужинец, потом завопил дико, метнул копьё. Брячислав даже уклоняться не стал. Грудью оружие принял. Звякнул чуть слышно доспех, с жалобным хрустом наконечник разбился обсидиановый[41]. Чужак было следом прыгнул, с топориком своим в руке, думая скоростью взять, но наткнулся в прыжке на щит, прямо на шип торчащий, ногу просадил насквозь. Хотя вида не подал. Рванулся, отскочил, запрыгал на одной ноге, в левой руке шит свой потешный держа, а правой смешным оружием потрясая. А потом вдруг метнул его, да так метко, что едва не в лоб князю. Да шлем спас. Выдержал удар, хоть на миг потемнело в глазах, но рана не дала противнику быстро подбежать и нанести удар ножом. А Брячислав рассвирепел… Взметнулся меч, блеснул молнией, и… Распался враг на две половины, рассечённый от макушки через пах. Взрыло острие мягкую землю. Взвыли враги. Но с места не двинулись. Дождались пока князь удалится к себе, потом бегом подбежали к поверженному, в свои ряды утащили. И оружие его поломанное. Затихли. Между тем лодки вражьи к берегу пристали, оттуда воины начали высаживаться. Как князь понял – другого Рода, но союзного. И тоже тьма тьмущая. А славян и двух сотен нет…
- Дым бросайте.
Процедил князь сквозь зубы отрокам. Те продолжили своё дело. А враги начали охватывать град кольцом, беря в окружение. Потом выстроили три клина – с четвёртой стороны не давала подойти вода. Гортанный крик, и в небо взвилось столько стрел, что на мгновение потемнело. Вмиг взметнулись вверх, прикрывая воинов, червлёные щиты, о которые забарабанили, отскакивая лёгкие стрелы. Брячислав вскинул меч, и по этому сигналу едва стихли вражеские залпы, славянские стрелки, не таясь, взошли на помосты, и… Это не охотничья стрела с каменным или костяным наконечником. Это куда страшнее. Длинная, выточенная любовно долгими зимними вечерами из прочного светлого ясеня. Оперённая орлиным пером, с отточенным наконечником лучшей стали, пробивающая любой доспех… Да в упор… И пять штук в воздухе, а шестая на луке… И все в цель… Будь у дружинников больше стрел – никто бы даже не успел до тына добежать! Да количеством задавили. Падают сразу по двое-трое, но остальные бегут. Бросают верёвки длинные с петлёй на конце, как степные люди арканы в родном краю, цепляются за острые вершины кольев. Ловко перебирая руками вскарабкиваются по валу, вспрыгивают на частокол и… Валятся, взмахнув руками, отброшенные страшной силой удара боевой славянской стрелы: лучники уже оттянулись к центру городка и бьют оттуда навскидку, без промаха. А ворота града распахиваются, и стальная стена щитов и секир врубается в бесформенную массу. Но не сдаются дикари. Пытаются метать копья, потрясают своими топориками, на удивление метко и ловко бросают их в дружинников… Но те уже приспособились. И все попытки нанести им вред тщетны. И начинает уже стальной безжалостный ёж свой жуткий круг, сгоняя врагов к стене града, но новый торжествующий вопль издают раскрашенные груди туземцев – из леса появляется новая армия, и их столько же, сколько уже пало от рук закованных в сталь воинов… Брячислав обречённо тряхнул головой в островерхом шлеме, надсадно закричал:
