— Нет. Ты не поняла.
Скарлетт сделала еще пару шагов назад.
Она уже готова была броситься прочь, отчаянно побежать по залитому лунным светом кладбищу, как вдруг ее взял под локоть высокий мужчина в черном бархатном костюме.
— Боюсь, вы к Никту несправедливы. Впрочем, вам, несомненно, будет легче всё это забыть. Давайте пройдемся и обсудим, что с вами произошло последние несколько дней, что разумнее будет запомнить, а что — стереть из памяти.
— Сайлес! — сказал Никт. — Так нельзя! Не заставляй ее забыть меня!
— Так будет спокойнее. — просто ответил Сайлес. — И ей, и всем нам.
— А я… от меня ничего не зависит? — спросила Скарлетт. Сайлес промолчал. Никт шагнул к Скарлетт:
— Послушай, все кончилось. Я знаю, это было тяжело. Но… мы же справились. Ты и я. Мы их победили!
Она замотала головой, словно отрицая всё, что видела, всё, что с ней было.
Потом посмотрела на Сайлеса:
— Отведите меня домой. Пожалуйста.
Сайлес кивнул и повел ее по дороге через ворота кладбища. Никт смотрел на уходившую Скарлетт, надеясь, что она оглянется, улыбнется или хотя бы посмотрит на него без страха в глазах. Но Скарлетт не оглянулась. Она просто ушла.
Никт вернулся в мавзолей. Чтобы чем-то занять себя, он стал поднимать гробы, собирать обломки дерева и скелеты. Но даже сами столпившиеся вокруг Фробишеры и Петтиферы не знали, где теперь чьи кости.
Скарлетт привел домой незнакомец. Ее мать никак не могла вспомнить, что именно он сказал, помнила только, что обаятельный Джей Фрост вынужден был срочно покинуть город.
Незнакомец поговорил с ними на кухне про их жизнь и планах, и к концу беседы мать Скарлетт решила вернуться в Глазго: Скарлетт будет рада жить поближе к отцу и старым друзьям.
Сайлес оставил девочку и мать на кухне обсуждать проблемы переезда в Шотландию. Нуна еще пообещала купить Скарлетт телефон, и они почти забыли о Сайлесе — что тому и было нужно.
Сайлес вернулся на кладбище и нашел Никта в амфитеатре у обелиска. Тот сидел с застывшим лицом.
— Как она?
— Я забрал ее воспоминания. — ответил Сайлес. — Девочка с матерью вернутся в Глазго. Там у нее друзья.
— Как ты мог заставить ее забыть меня?
Сайлес ответил:
— Люди стремятся забыть невозможное. Так мир кажется им безопаснее.
— Она мне нравилась.
— Мне очень жаль.
Никт хотел улыбнуться, но не смог.
— Те люди… Они говорили о Кракове, Мельбурне и Ванкувере. Там был ты, верно?
— Не один, — ответил Сайлес.
— Мисс Лупеску? — спросил Никт и, не получив ответа, добавил: — У нее все хорошо?
Сайлес покачал головой, и, к ужасу Никта, его лицо исказилось.
— Она храбро сражалась. За тебя, Никт.
Никт сказал:
— Человека по имени Джек забрал Слир. Еще трое упали в упырью дверь. Один лежит со сломанной ногой, еще живой, в могиле Карстерса.
Сайлес сказал:
— Последний из джеков. До рассвета надо будет с ним побеседовать.
На кладбище дул холодный ветер, но ни мужчина, ни мальчик этого не чувствовали.
Никт сказал:
— Она стала меня бояться.
— Да.
— Но почему? Я спас ей жизнь. Я не плохой. Я совсем такой же, как она. Я тоже живой… А как погибла мисс Лупеску?
— Храбро. Б бою. Защищая других.
Глаза Никта потемнели.
— Мог бы принести ее сюда. Похоронить здесь. Тогда я бы мог с ней говорить.
— Такой возможности не было. — ответил Сайлес.
У Никта защипало глаза.
— Она звала меня Нимени. Больше никто и никогда не будет так меня звать.
Сайлес сказал:
— Сходим куда-нибудь поесть?
— Вместе? Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? За пределы кладбища?
— Больше никто на тебя не охотится. Им не до того. Так что — да, вместе. Что ты хочешь съесть?
Никт хотел было сказать, что не голоден, но понял, что солгал бы. Его чуть подташнивало, кружилась голова, и все-таки он ужасно проголодался.
— Может, пиццу?
Они пошли к воротам. По пути Никт встречал обитателей кладбища, но они молча пропускали мальчика с опекуном и только смотрели им вслед.
Никт пытался поблагодарить их за помощь, сказать спасибо, но они не отвечали.
В пиццерии было очень светло, светлее, чем Никт привык. Они сели у задней стены, и Сайлес показал ему, как пользоваться меню и заказывать еду. (Себе Сайлес попросил стакан воды и маленькую порцию салата, в котором долго ковырялся вилкой, так и не поднеся ко рту ни кусочка).
Никт ел пиццу руками, кусок за куском, и не задавал вопросов. Сайлес расскажет всё в свое время — или не расскажет никогда.
— Мы знали о них — о Джеках — давно, очень давно. — начал Сайлес. — Знали по результатам их действий. Мы подозревали, что за этим стоит некая организация, но они слишком хорошо скрывались. Потом они начали охотиться на тебя, убили твою семью. И со временем я напал на их след.
— Мы? Это ты и мисс Лупеску?
— Мы и такие, как мы.
— Почетная гвардия.
— Откуда ты… Впрочем, неважно. Как говорится, у маленьких кувшинов большие уши… Да. Почетная гвардия.
Сайлес взял в руки воду, поднес к губам, смочил их и поставил стакан на полированный черный стол.
Столешница была почти зеркальной, и если бы кто-то присмотрелся, то увидел бы, что высокий мужчина в ней не отражается.
— Значит… Теперь, когда ты… ты с ними разобрался, ты останешься со мной?
— Я дал слово, что буду здесь, пока ты не вырастешь.
— Я вырос.
— Нет. Почти вырос Но не совсем.
Сайлес положил на стол десятифунтовую бумажку.
— Девочка… Скарлетт… Почему она так меня боялась, Сайлес?
Тот ничего не ответил, и вопрос повис в воздухе. Мужчина и подросток вышли из ярко освещенной пиццерии в гостеприимную темноту. Очень скоро их поглотила ночь.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
РАССТАВАНИЯ И ПРОЩАНИЯ
ременами он переставал замечать мертвых. Началось это месяц-два назад, то ли в апреле, то ли в мае. Сперва бывало изредка, теперь — все чаще и чаще.
Мир менялся.
Никт побрел в северо-западную часть кладбища, в заросли плюща на Египетской аллее. Посреди дорожки беседовали рыжая лиса и большой черный кот с белым воротником и носочками. Увидев Никта, они встрепенулись и убежали в кусты, словно заговорщики, застигнутые на месте преступления.
Странно, подумал он. Лису эту он знал с щенячьего возраста, да и кот рыскал по кладбищу, сколько Никт себя помнил. Они всегда узнавали Никта, а в особо дружелюбном расположении духа даже позволяли себя погладить.
Никт хотел пройти сквозь плющ, но тот не поддавался. Тогда он наклонился, раздвинул листья и кое-как протиснулся дальше. Никт шел по дорожке осторожно, огибая ямы и выбоины, пока не добрался до пышного надгробия Алонсо Тома Гарсии Джонса (1837–1905, «Путник, брось свой посох»).
