— Мои листья начали осыпаться, значит, совсем скоро я отправлюсь в Шиарум… Возможно, это будет одно из моих последних заседаний, поэтому просьбу уходящего-в-сердце-Леса старейшины выполнят беспрекословно, — туманно высказался Сеамрантий, разворачиваясь обратно к фонтану.
— Что это значит? — Профессор обернулся к Бриасвайсу и вопросительно поднял бровь.
— Древесные альвы предчувствуют свой конец, — скосив глаза в сторону Ашарх, ответил заместитель коменданта. — Когда наступает время уходить, они отправляются в Заветную Рощу в сердце Ивриувайна, в Шиарум, где прорастают корнями в землю и навсегда сливаются воедино с Лесом. Мой дедушка тоже скоро направится в свой последний путь.
— Постойте… — поперхнулся преподаватель на последних словах альва. — Сеамрантий — ваш дедушка?
— Он — старейшина моего рода.
— Н-но… как такое вообще возможно?.. Я думал, что у проклятых альвов не может быть обычных детей…
Бриасвайс не сразу понял, что Аш имел в виду, зато старейшина со скрипом опустился на бортик фонтана и негромко ответил:
— Человек… Незнание не так страшно, как нежелание что-либо узнать. Поэтому я объясню тебе. — Сеамрантий зачерпнул рукой с длинными ветками пальцев воду, но она быстро стекла по глубоким бороздкам его коры. — В Ивриувайне все дети рождаются обычными альвами, и лишь к десяти годам половина из них покрывается корой… Без разницы, кто были родители. Станет ли дитя древесным альвом, решает само проклятие, наложенное нашим богом. Таково было наказание Омеотана за выбор, сделанный Высочайшим Синклитом много веков назад… Как бы ни были рассудительны старейшины, как бы ни было оправдано их решение, наш бог предал нас тогда и ушел, навечно заставив расплачиваться за грех, которого никто не совершал…
— Вовсе не так, — неожиданно возразил Бриасвайс, шагнув вперед. — Это была справедливая кара Омеотана за нашу черствость и толстокожесть. И не нам противиться решению бога, оно было милосердно и вполне соизмеримо поступку наших предков.
— Тихо. — Сеамрантий вытянул вперед руку, и его внук мгновенно замолчал. — Наши с тобой мнения всегда разнились по этому поводу… Но я все еще верю, что мудрость придет к тебе с годами, как когда-то она снизошла и на меня… И ты прозреешь. Ведь я с малолетства учил тебя не сомневаться в суждениях старейшин, и однажды ты поймешь, почему. А пока что не стоит чужеземцам слушать наши пререкания… Сейчас куда важнее передать весточку всем членам Высочайшего Синклита и поскорее представить старейшинам посольство.
— Конечно. — Бриасвайс покорно склонил голову, скрыв всполох гнева, промелькнувший на дне его темно-карих глаз. — Я все исполню.
Очевидно, это означало окончание аудиенции, поскольку Бриасвайс молча поманил за собой профессора и хетай-ра, и процессия скоро покинула укромный сад, оставив Сеамрантия в одиночестве наслаждаться прохладой фонтана. Однако Ашарха терзало любопытство и чисто профессиональный интерес историка, и он, нагнав своего провожатого, напрямую спросил:
— Из-за чего Омеотан проклял альвов?
— Тебе не все равно, человек? Тебя это никак не касается, — достаточно грубо ответил Бриасвайс.
— Скажем так, мне странно видеть, что два родственных альва имеют разные точки зрения по поводу события, которое, если мне не изменяет память, произошло почти две тысячи лет назад.
— Полторы, — мгновенно исправил профессора альв, даже не повернув головы в сторону собеседника. — Хотя тут совершенно неважно, как много веков назад случилась эта трагедия. Важно, что мы до сих пор должны отвечать за необдуманные деяния наших прадедов и молить бога о прощении из-за самоуверенности Синклита.
— Ты совершенно не поддерживаешь какое-то давнее решение своих предков?
— Да. Высочайший Синклит сделал неправильный выбор, они смертные, и могут ошибаться. Но Омеотан не простил им эту оплошность. А мой народ за своей слепой преданностью старейшинам не смог заметить, как совершил непоправимое и навечно сделал себя пленником проклятья.
— Ты ненавидишь Синклит? — робко спросил Ашарх, едва поспевая за шагом высокого альва.
— Наблюдательности тебе не занимать, — с жесткой усмешкой ответил Бриасвайс, а после резко остановился на этаже с гостевыми комнатами и обернулся к профессору и молча семенившей следом Лантее. — Что ж, послушай и реши сам, кто прав, если ты так этого желаешь… Мой народ боролся с ифритами и гоблинами веками. И лишь наша могучая магия позволяла сдерживать противников. Но когда они прорвали оборону в двух точках одновременно, то Синклиту пришлось делать выбор. На северо-востоке гоблины крали наш лес и, когда их засекли, они подожгли чащу, чтобы задержать преследователей, огонь распространился мгновенно. На северо-западе ифриты взяли в осаду областной центр, угрожая вырезать половину города, а вторую — забрать в рабство.
— Патовая ситуация…
— Слушай дальше! Высочайший Синклит не успевал прислать подмогу в обе точки, поэтому старейшины приняли решение спасти Лес. «Мы тысячелетиями растим хацу», — объясняли свой выбор тогда эти древние старики и старухи. — «Они полны нашей энергией и божественной любовью! Мы не можем позволить пожару истребить сотни гектаров!» И я считаю, что это было в корне неверное решение. Целый город пал, а большинство его жителей погибло страшной смертью, но зато мы спасли клочок Леса от пожара… Какими же идиотами надо быть, чтобы сделать такой выбор, а?! Вот и Омеотан пришел в ярость, когда услышал, что мы выбрали деревья вместо жизней альвов!
— Тысячи жизней в обмен на жизни тысячелетних деревьев?
— Он сам дал нам силу выращивать хацу. Он учил мой народ следить за Лесом и слушать его не одно тысячелетие. Но никакое дерево, сколько бы лет ему ни было, не может быть важнее жизни альва. И бог решил так же. Омеотан проклял нас и забрал свой дар! Так скажи мне, разве выглядит все так, что Синклит поступил тогда верно, а?! Омеотан справедливо наказал нас!
— Теперь твой народ стал тем, кого сам и выбрал… Спасая деревья, альвы покрылись корой. Спасая собратьев, вы бы остались самими собой.
— Даже чужеземец видит истину яснее, чем половина стариков этого Леса! — обращаясь к пустоте, воскликнул Бриасвайс, вскинув свои длинные руки. — Ну и какое будущее ждет эти земли, где жизни народа — ничто, а сохранность деревьев ценится превыше всего? Как ты думаешь, человек?
Ашарх лишь развел руками. Лицо его собеседника было искажено злобой, но обращенной вовсе не на профессора, а на порядки Ивриувайна. И отчасти это возмущение можно было понять.
— Вот именно, человек! — блеснув глазами, воскликнул альв. — У Леса нет будущего.
Развернувшись, Бриасвайс коротко махнул рукой на прощанье и быстро удалился прочь по коридору, оставив Ашарха стоять в смешанных чувствах. Лантея дернула его за рукав рубахи:
— Пойдем к остальным. Ты расскажешь нам, что там наговорил этот старейшина.
— Знаешь, я все больше и больше поражаюсь этим альвам… — пробормотал себе под нос профессор, направляясь вслед за девушкой к жилым комнатам.
— Это еще почему? — спросила Лантея.
— Полторы тысячи лет они не могут решить, любить ли им собственного бога или ненавидеть его. Удивительный народ…
— Думаю, их бог уже все давно решил за них, — проговорила хетай-ра, раскрывая дверь своей спальни. — Он проклял своих детей и покинул их, не желая принимать любовь альвов. О чем тут еще спорить?
— Мало ли, он однажды вернется, — протянул Аш, ступая в комнату за девушкой.
— У него было полторы тысячи лет, чтобы сделать этого. Обида, живущая так долго, вряд ли однажды чудесным образом исчезнет.
— Не нам, смертным, постигать божьи поступки.
— Да, — хмыкнула Лантея. — Но, как это ни прискорбно, именно нам устранять их последствия.
В целом весь остальной отряд остался доволен итогами беседы между Ашем, Лантеей и старейшиной. Оцарио предсказывал успех грядущего заседания Синклита и очень надеялся, что по окончании переговоров для гостей устроят грандиозный пир, куда созовут представителей самых знатных родов, титулованных особ, высокопоставленных офицеров и, конечно, именитых купцов. Виек же, как и Эрмина, напротив, придерживался мнения, что альвы не пойдут на заключение союза.
