— Суша, — тоном приглашения сказал человек в черном. И явилась суша: то поднимаясь, то опускаясь, она в нескончаемых судорогах вздымалась из воды — красная, безводная, растрескавшаяся и отполированная бесплодием. Вулканы, подобно исполинским прыщам на уродливой голове подростка, изрыгали бесконечную магму.
— Ладно, — говорил человек в черном. — Это начало. Да будут растения. Деревья. Травы и луга.
И стало так. Там и сям, пыхтя, ворча, поедая друг друга и застревая в клокочущих, зловонных смоляных ямах, бродили динозавры. Повсюду раскинулись огромные тропические девственные леса. Гигантские папоротники махали небу зубчатыми листьями. Кое-где по ним ползали двуглавые жуки. Стрелок увидел все это, но по-прежнему ощущал себя большим.
— Теперь человек, — негромко произнес человек в черном, но стрелок падал… падал снизу вверх. Линия горизонта у края этой безбрежной плодородной земли начала выгибаться. Да, все его учителя говорили, что земля круглая, утверждали, будто это было доказано задолго до того, как мир сдвинулся с места. Но такое…
Дальше, дальше. Перед изумленным взором Роланда обретали форму континенты, их заслоняли похожие на часовые пружины спирали облаков. Атмосфера планеты удерживала ее в плацентарном мешке. А солнце, поднимаясь из-за плеча земли…
Он вскрикнул и вскинул руку к глазам.
— Да будет свет! — Голос, прокричавший это, больше не был голосом человека в черном. Это был гремящий, рождающий эхо голос великана. Он заполнял пространство, и пространства между пространствами.
— Свет!
Роланд падал, падал…
Солнце съежилось. Мимо стрелка вихрем пронеслась вдоль и поперек изборожденная каналами красная планета. Вокруг нее яростно вращались две луны. Крутящийся пояс камней. Бурлящая газами гигантская планета — слишком громадная, чтобы выдержать себя, и, следовательно, сплющенная. Окольцованный мир, блиставший внутри опояски из льдистых игольчатых кристаллов.
— Свет! Да будет…
Иные миры — один, другой, третий. Далеко за границами последнего, в мертвой темноте подле сверкавшего не ярче потускневшего гроша солнца вращался, один-одинешенек, шар изо льда и камня.
Тьма.
— Нет, — сказал стрелок. Прозвучавшие безжизненно слова бесследно канули во мрак, который был темней темного. Самая глухая ночь души человеческой в сравнении с ним была разгаром дня, тьма под горами — всего лишь грязным пятном на лике Света. — Прошу тебя, не надо больше. Не надо. Не на…
— СВЕТ!
— Не надо больше. Прошу, не надо…
Сами звезды начали съеживаться. Все туманности стянулись воедино и стали бессмысленными мазками грязи. Казалось, вся вселенная стягивается к единому центру, и этим центром был стрелок.
— Иисусе хватит хватит хватит…
На ухо Роланду вкрадчиво зашептал голос человека в черном:
— Тогда отступись. Отбрось все помыслы о Башне. Ступай своей дорогой, стрелок, и спаси свою душу.
Роланд взял себя в руки. Потрясенный и одинокий, окутанный мраком, страшась стремительного натиска некоего абсолютного смысла, он взял себя в руки и коротко, зло, повелительно произнес свое последнее слово:
— НЕТ! НИКОГДА!
— ТОГДА — ДА БУДЕТ СВЕТ!
И стал свет, он обрушился на стрелка подобно молоту — великий, первобытный, изначальный свет. Сознание гибло в этом свете, но стрелок успел понять нечто космической важности. С мучительным усилием вцепившись в него, он устремился к своему «я».
Спасшись бегством от безумия, заключенного в этом знании, Роланд очнулся.
Ночь еще длилась — та же самая или другая, узнать было невозможно. Вытолкнув себя из глубин, куда его занесло сверхэнергичным прыжком на человека в черном, стрелок взглянул на поваленный ствол железного дерева, где тот раньше сидел. Человека в черном там не было.
Роланда затопило чувство безбрежного отчаяния — Господи, опять все сначала — а потом человек в черном сказал у него за спиной:
— Я здесь, стрелок. Мне не нравится, когда ты так близко. Ты во сне разговариваешь. — Он хихикнул.
Стрелок, пошатываясь, стал на колени и обернулся. Костер выгорел до красных угольев и серой золы, оставив знакомый распавшийся рисунок истраченного топлива. Человек в черном сидел рядом с ним, причмокивая губами над жирными остатками кролика.
— А ты молодцом, — сказал человек в черном. — Никоим образом нельзя было бы наслать такое видение на Мартена. Он вернулся бы пускающим слюни идиотом.
— Что это было? — спросил стрелок, выговаривая слова невнятно, дрожащим голосом. Он чувствовал, что, если попробует подняться, у него подкосятся ноги.
— Вселенная, — небрежно ответил человек в черном. Он рыгнул и выбросил кости в костер, где они замерцали нездоровой белизной. Над чашей голгофы с острой печалью свистел ветер.
— Вселенная, — отрешенно повторил стрелок.
— Тебе нужна Башня, — сказал человек в черном. Казалось, это вопрос.
— Да.
— Но тебе ее не видать, — продолжил человек в черном и весело, жестоко улыбнулся. — Представляю, как близко к краю подтолкнуло тебя последнее событие. Башня убьет тебя, даже если между вами будет полмира.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — спокойно сказал стрелок, и улыбка его собеседника растаяла.
— Я создал твоего отца и сломил его, — беспощадно проговорил человек в черном. — Через Мартена пришел к твоей матери и взял ее. Так было предначертано, так и случилось. Я — ничтожнейший из тех, кто служит Башне. В мою власть была отдана Земля.
— Что я видел? — спросил стрелок. — Под конец? Что это было?
— А как тебе показалось?
Стрелок задумчиво молчал. Он пошарил в поисках табака, и ничего не нашел. Человек в черном не предложил наполнить ему кисет — ни с помощью черной магии, ни с помощью белой.
— Был свет, — наконец сказал стрелок. — Великий белый свет. А потом… — Он осекся и уставился на человека в черном. Тот подался вперед, а в чертах лица запечатлелось чуждое чувство, выписанное слишком крупно, чтобы солгать или отречься. Удивление.
— Ты не знаешь, — сказал стрелок и заулыбался. — О великий чародей, возвращающий к жизни мертвецов, ты не знаешь.
— Знаю, — сказал человек в черном. — Но не знаю… что.
— Белый свет, — повторил стрелок. — А потом — стебелек травы. Один-единственный стебелек, заполнивший все. А я был крошечным. Бесконечно малым.
— Травинка. — Человек в черном прикрыл глаза. Его лицо казалось изможденным, искаженным гримасой. — Травинка. Ты уверен?
— Да. — Стрелок наморщил лоб. — Но она была лиловой.
И тогда человек в черном заговорил.
