— О трагедиях — после, — сказал Тальви. — Сегодня, ежели вы в состоянии, представите комедию по собственному выбору. Играть будете в большом зале, там достаточно места. А завтра, коли погода дозволит, покажете под открытым небом «Кефала и Прокриду».
Тут они углубились в вопросы оплаты. Я мучительно не люблю слушать, как люди выклянчивают деньги, и постаралась отвлечься, переведя взгляд с настырного Дайре на остальных. Тоска моя не проходила. Ведь если по правде, я должна быть по ту сторону — не сидеть в кресле с барским видом, а стоять у порога, среди этих женщин, из последних сил расправляющих плечи и взбивающих пропыленные кудри. Или я не права? Я не играю на сцене, я не играю в карты, играю ли я в жизни? Если так, то следует уточнить — с жизнью. В отличие от многих — со своей.
И тут я насторожилась. Может, почтеннейший Дайре и большая часть его шатии действительно притащилась с Юга, но один из них — точно нет. Эту рожу я несколько раз замечала в Свантере и в Гормунде. И был тогда владелец рожи вовсе не актером, а был он вором, и не из крупных. Ансу его звали, если мне память не изменяет. На вид — обычный человек, обычный северянин — среднего роста, волосы цвета пеньки, приплюснутый нос. Ничего особо приметного, с такой внешностью только в толпе и отираться. Может, я ошибаюсь и это совсем не он.. прежде чем успела довести до конца эту мысль, я, приподняв в локтях руки, доселе праздно сложенные на коленях, некоторым образом сложила пальцы. У воровской братии в больших городах есть свой условный язык, и мне поневоле пришлось его выучить, хотя я работала сама по себе. И он ответил мне тем же жестом — видимо, безотчетно, потому что тут же спрятал руку за спину и отодвинулся, скрывшись за другими актерами. Еще бы! Я сидела так, что ни Тальви, ни Самитш, если бы не повернулись ко мне, меня не увидели. А вот Ансу (я и кличку его вспомнила — Пыльный Ансу) им был виден превосходно. Но то ли он слишком быстро опомнился, то ли господа не обращали внимания на дерганье какого-то комедианта, но его жест остался без последствий. И, обменявшись с ним любезностями (а это было лишь просто: «Я тебя знаю» — «И я тебя»), я могла также сказать ему, не произнеся ни слова: «Опоздал, братец. Место занято».
Мне было горько и смешно, пока мы дожидались спектакля. Как ни выдергивали меня из прежней жизни, она постоянно напоминала о себе. И как бы меня ни рядили в модные платья, сколько бы драгоценностей на меня ни навешивали, я всегда останусь беззаконной Золотой Головой, последней из рода разбойных Скьольдов. Воры и фигляры — более подходящая для меня компания, чем высокородные заговорщики либо сельские дворяне с их расфуфыренными женами. Тальви, однако, я не собиралась говорить об Ансу. Он пока не сделал ничего такого, за что его стоило бы драть плетьми или вешать. Возможно, он действительно покончил с воровским ремеслом и стал лицедеем. Так бывает. Правда, чаще бывает наоборот.
Но столь же возможно, что он нарочно проник в замок, втеревшись в актерскую труппу, пользуясь тем, что южане недостаточно знают местные нравы и местных жителей. Что ж, в таком случае — я его предупредила. Он может думать обо мне что угодно, но, если Ансу следует традициям, то не станет перебегать мне дорогу.
Если же не следует…
С вечером гости перебрались в зал, где слуги приготовили для них сообразно рангу кресла либо скамьи. Актеры же выгородили сцену. Их ширмы и аляповатые занавески на фоне тисненых стен и мозаичного пола выглядели еще более убого, чем я представляла. Даже свечи, смягчавшие положение неярким освещением, не могли полностью его спасти. Но Самитш, сдается мне, именно этим контрастом и наслаждался. Мне показалось вдруг, что этот милый светский говорун гораздо более жесток, чем я предполагала вначале. Более тонко жесток, чем, скажем, Рик, ему не нужно убивать. Настроение Тальви, как всегда, определить было невозможно. Гости были вполне довольны.
Актеры представили одну из тех комедий, что так любят на Юге, а у нас тоже пожалуй что и любят, но никогда не сочиняют, справедливо считая, что южане этого добра настрогали лет на двести вперед — со старыми глупыми папашами, богатыми противными женихами, парочкой влюбленных, сводницей и продувными слугами. Давно замечено, что южные театральные творения столь же страдают однообразием, как наши, северные, сюжеты коих достаточно разнятся друг от друга — непременным желанием из всего вывести мораль. Но вероятно, эти особенности имеют и свои достоинства. Например, когда заранее знаешь, чем дело кончится, можно полностью сосредоточиться на игре. Надо отдать южанам справедливость — они были вполне неплохи, умели плясать, играть на гитарах и лютнях, а у складной брюнеточки, представлявшей служанку, оказался приятный голос — поэтому ее по ходу комедии то и дело просили спеть. Знакомец мой Пыльный Ансу изображал педанта и успеха у публики не добился. Может быть, потому, что местная публика плохо представляла, что за зверь такой — педант. Но он и вообще был скован больше, чем допускалось ролью. И тут вряд ли причиной было то, что он недавно на сцене. Его смущало мое присутствие в зале. И одновременно озадачивало. Он то и дело поглядывал в мою сторону. Я, разумеется, сидела возле «сцены» — выгородки, в кресле рядом с Тальви, так что шарить глазами по залу Пыльному не приходилось. Меня это раздражало — взялся играть, так не выходи из роли! — и хотелось сделать что-нибудь в ответ, например, прошептать нечто на ухо Тальви со значительным видом, одновременно указуя перстом на Ансу. Но я удержалась от соблазна. Такие мелкие пакости годятся лишь для подростков. И я ограничилась тем, что сделала еще один условный жест: «Тебе лучше уйти».
На следующий день, судя по тому, что сказал Тальви комедиантам, «праздник» должен был продолжаться. С утра явилась Мойра — на сей раз она ничего не принесла, а пришла отчасти для того, чтобы получить еще один урок, не подобающий порядочной девушке, отчасти же — чтобы пожаловаться на грубых и наглых слуг заезжих господ, от которых не устаешь отбиваться.
— Наши, конечно, тоже могут слово всякое сказать, и ущипнут, бывало, и руки распускают, но приличное обращение понимают и дальше положенного не пойдут. А эти… скоты — они скоты и есть.
«Каковы хозяева, таковы и слуги», — мысленно заметила я, вслух же спросила:
— Актеры тебя не обижали?
— Нет.
В ее голосе послышалось некое сожаление. Похоже, она не стала бы возражать, чтоб именно кто-нибудь из актеров ее слегка обидел. Конечно, знойных красавцев среди них не было, даже тот, что вчера играл любовника, брал скорее умением двигаться да четким выговором, чем смазливой внешностью, но — актеры были издалека, они были непонятны, они были интересны и, наконец
