— И ты благодарствуй за помощь, Пирос Никосич, — отвечал венн. — И людям твоим тоже спасибо.
На этом они расстались: аррант повернул коня направо, и шо-ситайнцы, поклонившись напоследок венну, двинулись за ним. Зорко с Андваром пошли через площадь, забирая влево, к маковкам крома. Ввечеру предстояла тризна, и задержаться Зорко не мог.
На тризне Зорко так и не расспросил ни о чем кунса Ульфтага — недосуг было. Далеко за полночь все разошлись, и Зорко с удовольствием улегся в своем углу, укрывшись медвежьей шкурой, незнамо как здесь оказавшейся: Ранкварт, должно быть, от щедрот своих пожаловал. Хмельное не лишило Зорко ясности ума, да и на ногах он держался твердо, а все ж корчажная брага сегванская была крепка, в голове чуток шумело.
Проснулся венн оттого, что кто-то тряс его за плечо.
— Вставай! Вставай! — повторял прямо над ухом по-сольвеннски встревоженный женский голос.
Зорко с трудом разлепил веки. В доме было темно, хоть глаз выколи — значит, солнце не взошло еще, — и лишь в углу под лавкой теплилась, бросая на стены слабый отсвет, маленькая лучина. Над Зорко склонилась темно-рыжая девица, двуродная сестра Андвара.
«Вот бесстыдная! — про себя подумал спросонья венн. — К чужому мужчине среди ночи пришла!»
Но ясность мысли быстро возвращалась, и сон таял, уползая куда-то в сумрак неосвещенных углов. Коль девица явилась сюда да так старалась его разбудить, значит, дело было нешуточное.
— Что стряслось? — спросил Зорко тихим шепотом, приподнимаясь на своем соломенном ложе.
— Скорее! — зашептала в ответ рыжая. — Люди боярские придут поутру. Будут требовать ответа за что-то, что Хальфдир сделал. Если тебя станут спрашивать, Ранкварт заступиться не сможет: ты не его человек. Пока за домом не следят, тебе надо уходить.
— Да куда ж пойду ночью? — не то чтобы растерялся, но просто осмысленно спросил Зорко. — Меня же на улице дружинники и поймают, чуть шаг шагну.
— Ты не понял, — зашептала в ответ девица. — Ты пойдешь к кунсу Ульфтагу. Там тебя искать не станут.
Раздумывать было нечего: сколь бы ни были тяжеловесны шутки сегванские, а так над человеком подшучивать здесь никто бы не стал!
Зорко вскочил мигом, как был, в исподнем: пришло лихо, так не зевай. Коли уж рыжая его давеча не застеснялась, то и теперь стерпит. Венн поспешно натянул штаны и рубаху, а иные вещи были уложены в короб, так что собираться долго не пришлось.
— Куда идти? — спросил он, закинув короб за спину.
Девица взяла лучину и, укрыв ее от посторонних глаз отворотом плаща, сказала:
— Идем.
На дворе было темно. Небо за то время, пока трапезничали и спали, закрыли сплошняком тучи, и посыпался мелкий нудный дождь. На сегванке был добрый теплый плащ с отстежным капюшоном. «Мехом беличьим оторочен», — успел заметить Зорко. Он хорошо понял, что ему угрожает опасность, но, откуда она грядет, пока не догадывался. Дальше истории, что затеял Хальфдир с Прастеном в Лесном Углу, мысли не шли.
Девица — Зорко и не знал даже, как ее звать, — шла по двору точно ясным днем: еще бы, она ведь на этом дворе родилась и всю жизнь провела! Венн не отставал: по лесу впотьмах походишь, так и на ровном месте не ошибешься.
У ворот из темноты возникла высокая мрачная фигура: это был Хаскульв.
— Недобрые гости, Зорко Зоревич, — хрипло зашептал кунс. От него изрядно разило хмельным, но язык не заплетался. — Не ведаю, откуда что прознали. Утром люди кнеса будут здесь. Сейчас ты пойдешь к Ульфтагу. Ты понравился старику, он тебя укроет. Потом — не знаю. Если Храмн не поможет тебе здесь, придется отправить тебя на Кайлисбрекку. Сейчас полезай через забор и смотри, чтобы никто за тобой не следил. С тобой Фрейдис пойдет и Бьертхельм еще. Там встретят.
Зорко только кивнул: разговаривать, как он уразумел, здесь было лишним. Хаскульв подставил руки, и девица рыжая, легко с помощью кунса взобравшись на забор, очутилась с той стороны.
— И ты давай за ней. Короб я тебе передам. — И Хаскульв тем же способом помог переправиться и Зорко. Приняв от кунса короб, венн передал его вниз дюжему сегвану, под плащом у коего виднелся меч. Затем венн и сам спрыгнул на мягкую пористую землю.
Со стороны дома Ранкварта, где шла тризна, не доносилось ни звука. Сегванский конец спал, только где-то в отдалении слышен был плеск волн. Вокруг никого не было.
— Сюда, — позвала Фрейдис и направилась вверх по улице.
Зорко устремился за ней. Высокий и широкоплечий Бьертхельм замыкал шествие. Позвякиванья кольчужной брони Зорко, правда, не услышал: значит, сегван был уязвим для ножа или меча. Сегванский конец не запирался, подобно вельхскому, здесь каждый двор был маленьким укреплением, а потому ночью на улице приходилось быть вдвойне осторожным. Княжеские дружинники и боярские люди, охранявшие спокойствие города по ночам, сюда не захаживали: пусть сегваны сами себя стерегут, коль такие отважные. А сегваны по ночам ходить не любили, зане побаивались злых духов. Сторожили только во дворах, а более полагались на собак. Собаки и подняли лай немедля, как только трое полуночников миновали двор Ранкварта, пошли перелаиваться дальше по всему концу.
При этом вряд ли кто обратил бы внимание на происходящее на улице: каждый хозяин прекрасно разбирал, как лает собака, когда просто охота полаять, и как, когда кто-то лезет на доверенный ей двор.
Пока никого не попадалось, и Зорко стал уж подумывать, что они почти пришли — не так уж и велик был сегванский конец, как вдруг, повернув за угол, они увидели впереди красные огни факелов. Зорко мигом шарахнулся назад, Фрейдис же рванулась вперед, перебежала проулок и схоронилась за противоположным углом. Бьертхельм остановился как вкопанный, и Зорко, хоть и не обернулся, почувствовал: рука сегвана легла на рукоять меча.
Зорко сбросил на землю короб: драться, коли придется драться, с коробом на спине было куда как несподручно. А бежать сразу не получалось: Фрейдис была отделена от них четырьмя саженями открытой для обзора улицы.
Хорошо, если это сегваны, загулявшие после тризны, возвращались домой: эти бы не тронули, увидев Фрейдис и Бьертхельма, да еще в такой день. Иное дело, если это были дружинники: против них нужны были такие же мечники, как они сами, да и опасно было оспаривать власть галирадского кнеса таким путем. Если же кто другой… Но никто другой Зорко на ум не шел, кроме почему-то того степняка, что на вороном уносился прочь из Лесного Угла той жуткой ночью.
Люди, что несли факелы, явно приближались. Зорко чувствовал это чутьем охотника. Меч — тот самый, что ненадолго отвел беду от кунса Хальфдира, — был у него на поясе. Венн махнул рукой Фрейдис: уходи, мол, подальше, потом еще встретимся.
