- Я, - ломающийся юношеский тенорок. Похоже, этот парень тут был за юнгу.
- Я, - прогудел огромный, как гора, мечник из абордажной команды.
- Я, - отозвались ещё двое, и ещё один - как-то неуверенно, наверняка ранен - но скрывает, понимая, что иначе не пошлют брать шлюпку.
- Засуньте кинжалы за пояс, оружие оставить тут. Прыгаете все вместе и плывёте к лодке. Подплывёте - кинжалы из ножен, и... Лучники вам помогут.
- Есть, Фостад, - прогудел мечник, с сожалением откладывая свой жутковатый тесак.
- Исполним, - добавил "юнга".
- А когда возьмём шлюпку? - поинтересовался Моррест. В шлюпке они будут ещё беззащитнее, чем на корабле...
- По обстоятельствам, - буркнул лоцман, но Моррест понял несказанное. С одним кинжалом драться против до зубов вооружённого, готового к неожиданностям головореза, да ещё когда ты в воде, а он в лодке... И это - под прицелом пушек броненосца... Лоцман просто не верил, что хоть кто-то из них выживет. Но - и тут он прав - другого способа нанести врагу хоть какой-то ущерб нет. - Мы сдаёмся! - крикнул лоцман, и его дряблый старческий тенорок разнёсся над морем. - Не стреляйте, сейчас пойдём!.. Ну, Справедливый вас храни!
Как неохота отрываться от избитой палубы и вставать в рост под прицелом пушек, и не только! Моррест огромным усилием воли заставил себя вскочить на ноги и метнуться к борту. Краем глаза он заметил ещё несколько подпрыгнувших фигур...
И тут ожили маленькие, слишком узкие для пушек, но вполне пригодные для стрелкового оружия, амбразуры. В них засверкали короткие, колючие всполохи - и над палубой снова засвистели пули. Короткий вскрик - и, выстрелив из затылка сизоватый комок, валится один из "абордажников". Будто получив в живот кулаком, сгибается пополам, а потом кубарем катится и застревает у фальшборта, здоровяк-мечник. Как по волшебству, появляется две аккуратные дырочки в верхней части груди у матроса с чеканом, его крутит вокруг оси и швыряет лицом на палубу. Сползает по окровавленной, расщеплённой мачте лоцман... Слитный грохот залпа поплыл над морем, сменившись частым треском винтовочных выстрелов. Именно винтовочных: что-то уж слишком часто и точно бьют вражеские стрелки.
Моррест и тот самый "юнга" отчего-то не попали под первый залп. Одновременно они вскочили на фальшборт... Но стрелковые амбразуры броненосца снова расцветились короткими вспышками. В момент, когда ноги парня готовы были оттолкнуться от борта, в его тело ударили стазу три пули - одновременно в грудь, живот и голову. Будто от удара великанского кулака, голова бессильно мотнулась и мёртво запрокинулась назад. Сам Моррест почувствовал резкую боль в ноге - будто туда вонзился раскалённый железный прут. Нога вышла из повиновения, соскользнула с борта, и Моррест неуклюже рухнул в море. Солёная вода накрыла с головой, ногу словно жгло огнём. Отчаянно забив руками, Моррест вынырнул...
- ...я же говорил вам, рабье отродье, - услышал Моррест насмешливый голос алка. - По одному, трупоеды! До того, как мы возьмём предыдущего - всем оставаться на корабле!
Ненависть взмыла огромной чёрной волной - и бессильно опала. Когда только голова над холодной водой, а простреленная нога жгуче болит, и даже держаться на воде едва получается, алки, кажется, парят в недосягаемой выси. Моррест дорого бы дал, чтобы вцепиться его обладателю в глотку: одно из тех пугающе ярких и сильных чувств, какие никогда не доводилось испытывать в прошлой жизни. Только здесь, где грань между жизнью и смертью тонка, как октябрьский лёд, а каждый прожитый день - как путь над пропастью по ветхому подвесному мосту.
Но выхода, похоже, нет. Вряд ли с простреленной ногой и в одиночку он что-то сможет сделать с алками. Да что там, ему и в лодку без чужой помощи не взобраться. А время, пока он болтается, как дерьмо в проруби, уходит. Его ведь может кому-то не хватить, когда придёт черёд последнего залпа. Да и раненые... Что будет с теми, кто не сможет плыть?
Отплёвываясь от солёной воды, чувствуя, как жжёт пробитую икру раскалённый шомпол боли, Моррест грёб к вражеской шлюпке. Ну скорее же, скорее. Боги, все сразу, сколько тут вас, сделайте так, чтобы у других было время решиться...
Крепкие руки ухватили Морреста за руки и за шкирку. Бесцеремонно, но быстро его вытянули из воды, швырнули на дно лодки - и коренастый алк-"дипломат" не удержался, вбив острый носок сапога в бок Морресту, потом в живот и в лицо... Красная круговерть взорвалась перед глазами, и сознание померкло, алки вязали руки и ноги уже лишившемуся сознания. А к шлюпке подгребал следующий обречённый, и ещё один готовился прыгнуть...
Уже безо всякого пиетета, как мешки с землёй, алки обматывали сколенцев канатом поперёк пояса и втягивали в узкую дверь. Если кто-то бился о броневые стены лицом или затылком, это никого не беспокоило. Кому Боги судили вновь испытать рабскую долю - выживут. Остальные пойдут на корм рыбам. Да и сами пленные, избитые и оглушённые алками, здорово напоминали мокрые мешки с какой-то дрянью.
Когда все, кто мог плыть, оказались в плену, пришёл черёд корабля. Во второй заход шлюпка причалила-таки к борту изрядно просевшей "Ласточки", и алки запрыгивали на обречённое судно без труда. Они не стали вытаскивать раненых - если видели кого-то, ещё способного шевелиться, коротко взблескивали абордажные топорики или мечи, и очередное тело замирало навсегда. Наскоро прикончив изувеченных, алки спустились в трюм - посмотреть, нет ли на "гевинце" чего-то небольшого, но ценного. Спустились трое - но поднялись четверо. Последним шёл всклокоченный, с обрубками цепей на руках, Барген. Что для Морреста и гевинцев стало началом нового рабства, то для Баргена было освобождением.
А когда алки покинули "Ласточку", все три бортовые пушки отошедшего уже на полмили броненосца изрыгнули огонь. И над палубой тонущего судна встали три пышных султана огня, разбрасывающие горящие обломки и клочья паруса. Когда они опали, оставив лишь лениво чадящие очаги огня, "Ласточка", разваливаясь на части, стала стремительно погружаться.
Закончив с пленниками, алки вновь налегли на вёсла - но вдогонку за двинувшимся вперёд броненосцем не пошли. Оглушённый, Моррест не видел, что броненосец был лишь первым из целой флотилии, за ним сразу на вёслах и парусах мчалось множество галер с десантом пехотинцев-латников, и на носу каждой также была закреплена небольшая пушчонка. А уже за ними шли суда обеспечения - медлительные пузатые "купцы", битком набитые порохом, свинцом, снарядами... Зерна взяли с собой на неделю, полагая, что остальное добудут на Гевине. Три вместительные посудины должны были принять в своё чрево несколько сот бывших-будущих рабов...
