— Госпо… — его губы не дали закончить слово, а руки сноровисто нырнули в наполненную упругим теплоту под халатом…
Когда хозяйка, крепкая женщина с красивым подвижным лицом и светлыми прямыми волосами, закрученными в тугой узел простой прически, самолично внесла первое блюдо в трапезный зал, гости снова сидели, но уже на одной лавке — девица устроилась круглой попой на грязных пятках и наливала вино в пустую чашку молодого человека, навалившегося на столешницу и подпершего голову рукой. Впрочем, голову он сразу поднял, чтобы рассмотреть вошедших и их ношу.
— Хорошего аппетита, господин, — деревянный поднос стукнул о дерево стола перед лицом парня, обдал ароматным паром.
— О… — прозвучало эмоционально и многозначно. И опять: — О… — когда перед гостями поставили следующее блюдо. И еще одно. И еще…
— О-о-о… — рыжая протянула мелодично и томно, напомнив о той картине, которую хозяйка мельком увидела и хорошо услышала незадолго перед тем. Тут же над столом мелькнула гибкая рука, и изящные пальцы ловко выхватили из одной тарелки полоску мяса, — А-а-ам… А-а-а…
Над столом раздалось многоголосое и мстительное детское «хи-хи» — рыжая нахалка слишком поторопилась и теперь со слезами на глазах и широко распахнутым ртом гоняла обжигающий кусок по губам и языку. Нотка злорадства объяснялось еще не прошедшей болью в ушах, за которые мать недавно оттаскивала детей от захватывающего зрелища.
— Горя’о… — девушка сердито зыркнула на детвору. Однако, наткнулась на уверенную фигуру женщины. — Горашо же.
— Я старалась, — улыбнулась госпожа Чжу. Она не смеялась, но в уголках глаз собрались выразительные морщинки. — В округе лучше меня никто не готовит. — Она повернулась к парню, — В этом вы сможете убедиться если не ошпарите себе рот… Надеюсь, у вас есть чем заплатить?
Гость с задумчивой усмешкой наблюдавший мучения спутницы, кивнул, опустил руку к поясу, выложил на стол три слитка белого металла и поймал ее взгляд:
— Этого хватит?
Здесь было явно больше, чем «хватит». Настолько явно, что вопрос в устах умного человека означал нечто большее, чем подтверждение размера платы за еду. А глупцом он не выглядел. Слишком аккуратным оставалось его оружие на фоне беспорядка в одежде. Слишком трезвыми были глаза.
— Этого достаточно, — после мгновений раздумий женщина накрыла ладонью серебро. — Этого достаточно, уважаемый господин… — она улыбнулась и поклонилась. — Скоро будет готова вода для омовения, если хотите, можно отнести еду в купальню.
«Да», — наклонил голову парень.
— Угу, — радостно закивала рыжая, слизывая соус с пальцев. И заслужила новую порцию «хи-хи». Совсем не злого.
Дорога. Едет ли по ней чиновник на место службы, купец ли везет товар, паломник ли мерно шагает к далекой святыне, или ссыльный несет свою кангу — для каждого из них пыльная лента всего лишь путь отсюда туда. Возможно, интересный, но часто трудный и всегда, всегда затратный. Дорога, как ненасытное чудовище, пожирает деньги, еду, силы и, наконец, время, отнимая дни и недели, месяцы и годы короткой человеческой жизни. Такова ее сущность, и поделать с этим ничего нельзя.
Но для корчмаря, мытника и разбойника дорога — кормилица, источник выгодного торга для первого, добычи для второго и третьего. Недаром народ зовет лихих молодцев мытарями, а чиновников собирающих пошлину — разбойниками. Оттого-то те и другие терпеть друг друга не могут, тесно им на одной дороге — много ли возьмешь с обобранного? И не важно, кто обобрал — государственный человек или тот, у кого «золотая печать» тюремной татуировки на лице. Лишь трактирщик в этой драке сторонний — хлеб у него другой. Плата за корм и обогрев. И как бы ни грабили путника, за кров и пищу тот отдаст последние монеты или хотя бы отработает, а задумает взять силой — вступятся за потерпевшего и клейменый, и наделенный печатью. Ведь под гостиничной крышей и разбойнику место найдется, и стражнику. А там уже и до родства не далеко.
Потому-то не было ничего удивительного в составе совета, собравшегося на кухне при красном свете остывающей печи. У входа, завешенного дерюгой, примостился на чурбаке хозяин гостиницы похожий на крестьянина, и живущий больше от земли, чем от торговли. Жена его, госпожа Чжу Шэнь, урожденная Цай, стояла по другую сторону дверного проема и, машинально вытирая натруженные руки засаленным фартуком, поглядывала наружу, откуда доносилась тихая, но веселая возня двух младших детей, мальчика и девочки, с добродушным, но самого разбойного вида, бритоголовым громилой. Еще один молодчик, Хэн по прозвищу Лесной Кот, согласно кличке больше похожий на охотника, оседлал скамью у печи и задумчиво крутил в руках пустую чашку, стараясь не смотреть на кувшин у ног хозяйки. Так получилось, что приходился он господину Дуню из фамилии Чжу шурином, а его жене, соответственно, родным братом. Младшим, что давало той моральное право командовать. Впрочем, право это подкреплялось завидным здравомыслием, решительностью и крепкой рукой.
— В общем, так вот, — нарушил паузу трактирщик. — Как порешили, так и будем действовать.
— Ничего вы не решили, — откликнулась женщина, в очередной раз заглядывая за занавес — детишки оседлали ставшего на четвереньки громилу и самозабвенно молотили пятками его бока. — Делили молоко не доеной козы, да глупости городили.
— Ты… — начал было ее брат, но заткнулся под неожиданным напором сестры:
— Отец что говорил? Забыл? Не трогать того, кого могут хватиться, ссыльных и странных. Он-то сам этого правила никогда не нарушал, видать, потому и канги никогда не носил, всегда уважаемым человеком был… — она взяла с доски тяжелую влажную тряпку и сама не замечая, начала расправлять ее.
— Да кто их хватится то?
— А кто их знает? — ловкие руки сложили тряпку вдвое.
— Ну…
— Не нукай, слушай, что сестра тебе говорит. А то вымахал под стропила, а ума не прибавил… — тряпка оказалась сложена вчетверо.
— Ты бы по… — сунулся на защиту родственника господин Чжу.
— А ты куда лезешь? — тряпка тяжело шлепнулась на разделочную доску. — Тоже мне, трактирщик, а говорит как заправский бандит, — женщину понесло. — Все у тебя ловко. Упоить, придушить, мясо в погреб, лишнее свиньям… — из-за занавеса донесся визг, и женщина замолкла встревожено, но тут же раздался заливистый детский смех — в щель стало видно, как здоровяк бережно подбрасывает одного из малышей. Мать улыбнулась и продолжила уже спокойнее: — Ты, муженек, видать забыл как в прошлый раз кровью и блевотиной изгваздался с перепугу. Аккурат к приезду инспектора… В следующий раз сама все сделаю. Так что помолчи.
Господин Чжу смущенно потер шею. Шурин хмыкнул, бросив на него насмешливый взгляд.
— А ты, братец, не усмехайся — я с тобой еще не договорила.
— Ну…
— Хватит этих «ну». Так вот, девицу эту я знаю. И ты про нее слышал. И ты, — она опять глянула на мужа. — И если хватиться ее не хватятся, то уж странностей-то ей хватит. А тем более красавчику этому.
Трактирщик крякнул смущенно. Про странности он был согласен. В третий кувшин вина он всыпал верного средства от бессонницы. Сейчас гости допивали уже четвертый жбан без видимого результата.
— Ты про обиду забудь, он серебром ее оплатил, — улыбнулась ему супруга.
— Да какая обида? Серебро. Этот оболтус его словно железо расшвыривает. А нам… Сама знаешь. Последнее время… Чем подать-то платить будем?
Все замолчали. Осторожность смутилась перед лицом необходимости… Чжу Шэнь прикинула, сколько можно выручить на продаже немногого награбленного и охотничьих трофеев братниной артели. С учетом прокорма этой самой артели и отнюдь не маленькой семьи выходило совсем чуть.
— Уснут же они когда-нибудь, — вздохнул господин Чжу.
— Или упьются, — буркнул шурин. — Сестра, налей ты мне чашку, а? А то ведь…
— Драться полезешь? — улыбнулась хозяйка.
— Тьфу ты. Скажешь тоже. Нешто я на тебя руку подниму? Как потом племянникам в глаза смотреть буду?
