— Иди сюда, — приказал Альмод.
— Хватит. — Снова Ингрид. Эрик, спохватившись, разжал пальцы — получилось не сразу, стиснул намертво. Ей же больно, наверное. Надо ж было настолько забыться, ммать…
— Не хватит. Иди сюда.
Эрик повел плечами, высвобождаясь. Подошел к кровати, повинуясь взгляду, нагнулся. Альмод цепко ухватил за загривок, притягивая глаза в глаза.
— Что бы ни случилось много лет назад — это не про тебя. Ты — тот, кто вчера мог оставить меня умирать, чтобы сберечь силы и выиграть время; при том, что у тебя нет причин меня любить, зато достаточно поводов ненавидеть. Тот, кто мог бы уйти, когда его отсылали, оставив на смерть остальных, но выбрал остаться сам, хотя был уверен, что помощи уже не дождаться. Вот это — ты. А не то, что произошло когда-то с другими, пусть даже эти другие волей случая оказались теми, кто дал тебе жизнь. Понял?
Эрик растерянно кивнул.
— Ни хрена ты не понял, — сказал Альмод. — Но хоть запомни. Потом поймешь.
Он разжал хватку, едва заметно поморщившись: наверняка до сих пор все болит. Сунул в ладонь перстень — поймал, надо же.
— Не разбрасывайся тем, что тебе по-настоящему дорого. Тем более, что ни откупиться от прошлого, ни купить искреннюю привязанность все равно не выйдет.
Альмод откинулся на подушку, закрыв глаза, словно давая понять — все, что хотел, сказал, остальное его не касается. Эрик сжал кольцо в кулаке, пошатываясь, вышел из дома. Опустился на ступени крыльца, закрыв лицо руками. Вдохнул. Выдохнул. Расцепил, кажется, намертво сжавшиеся челюсти. Раскрыл ладонь, долго смотрел, как солнце играет на золоте. Примерил перстень на большой палец — так, кажется, не спадет. Но надо все же найти мастера.
За спиной тихонько скрипнули доски крыльца. Эрик оглянулся. Ингрид.
— Не помешаю?
Он хлопнул ладонью по ступеньке, Ингрид устроилась рядом, прижалась теплым боком. Эрик притянул ее ближе, зарылся лицом в волосы и закрыл глаза.
Следующая неделя растворилась в сладком запахе солодки, которой Ингрид мыла голову, пронеслась в бешеном стуке сердца, смешалась с травинками застрявшими в волосах, растаяла в сбившемся дыхании. Если бы не раны Альмода, о которых по-прежнему надо было заботиться, Эрик бы появлялся в доме только поесть — благо, Герд по-прежнему приходила исправно.
Первые дни она отказывалась даже от медяка, что ей неизменно предлагали, на третий раз Фроди просто сцапал ее за запястье — девчонка пискнула и зажмурилась — вложил монеты в ладонь, заставив сжать кулак, и посоветовал не дурить — а то он, мол, не знает, что от старосты ей и осьмушки не перепадет? Сам он, как водится, почти весь день сидел над книгой, устроившись на крыльце — благо, пригревало уже почти по-летнему. Время от времени поднимал голову, щурился на солнце, словно нагулявшийся сытый кот, и снова опускал глаза в буквы.
Альмод поправлялся — и, как и полагается выздоравливающим, стал совершенно несносен, так что даже Фроди, который, казалось, готов был стерпеть от него что угодно, однажды предложил подарить командиру клюку и платок — а в следующий миг едва увернулся от прилетевшего со стороны печи ухвата. В долгу не остался — запустил притулившимся у порога веником. Альмод, естественно, перехватил его еще в воздухе, и какое-то время веник выписывал под потолком петли и круги, навевая мысли о сказочном помеле.
Вот только за калитку, ведущую со двора, Эрик больше не выходил — нечего ему было там делать. И когда пришла пора собираться в дорогу, вздохнул едва ли не с облегчением.
Глава 22
До станции добрались без лишних неприятностей. Да и после того, как взяли лошадей, повезло и с дорогой — успела подсохнуть после распутицы ранней весны — и с погодой, да и с возницами, гнавшими во всю мочь. До столицы оставался день, и Эрик уже предвкушал баню после долгой дороги, библиотеку, может быть — прогулку по городу вместе с Ингрид. В конце концов, она училась в столице и наверняка тоже может показать немало интересного. А даже если и нет, он будет рад и просто бродить, держась за руки, разговаривать — а потом завалиться куда-нибудь на постоялый двор, снять комнату и не только разговаривать…
Вообще надо будет разузнать, как оно водится среди чистильщиков — не просить же Кнуда каждый раз освободить комнату. Словно угадав, что Эрик думает о ней, девушка, дремавшая у него на плече, потерлась щекой, щекотнув волосами шею. Он улыбнулся, чмокнул ее в макушку, а когда снова повернулся к дороге — под ноги лошадям падало дерево.
Закричал возница, натягивая вожжи, заржали, ломая ноги, лошади. Ахнула Ингрид — но успела, просыпаясь, собраться, выставив перед головой скрещенные руки прежде, чем улететь в живот Фроди. Эрик вцепился в борт повозки — без толку, только пальцы чуть не сломал, неумолимая сила движения сдернула с сиденья. Альмод жестко схватил за плечо, окончательно скидывая на дно повозки, другой рукой так же бесцеремонно пригнул за шею Фроди, сам сползая вниз. Эрик попытался было поднять голову — командир рыкнул, отвесив затрещину.
Вовремя — над макушкой засвистели стрелы, задребезжали, впиваясь в борта. Длинно и витиевато выругался Фроди. Ингрид, не поднимая головы, очертила вокруг барьер — несколько мгновений продержится, поможет успеть оглядеться, прежде, чем исчезнуть под градом стрел. Впрочем, он и несколько мгновений не продержался, рассыпался почти мгновенно, когда чья-то невидимая воля разорвала плетение. Ингрид охнула.
Эрик ударил не глядя, словно отшвыривая от себя стену дождя. Кто-то вскрикнул, послышался глухой удар. Альмод, недолго думая, повторил, направив плетение в другую сторону, в следующий миг перелетел через борт. Взревело пламя, следом раздался истошный вой, тошнотворно завоняло паленым. Ингрид вскочила на сиденье, взмахнула мечом, срубая стрелы, метнулась в сторону. Эрик едва не вскрикнул, разглядев направленное в нее плетение, но оно безвредно скользнуло по клинку и рассыпалось — вот, оказывается, как это выглядит со стороны — а еще через два удара сердца взлетел и опустился меч, и плести стало некому.
Фроди выглядел в кустах еще одного одаренного, и, не слишком мудря, вытянул из него тепло жизни, превратив в ледяную статую — тот пытался было разорвать нити, но не успел. Однако откуда-то еще уже тянулись новые нити, которые пришлось перехватывать уже самому Фроди.
А потом Эрику стало некогда смотреть на других: уцелеть бы самому. Он отшвырнул потоком ветра стрелы, но одна все же проскочила: чиркнуло по виску и по щеке потекло горячее. Выцелил первого лучника, шмякнул о дерево, разорвал нити подлетающего плетения, в последнюю секунду заставив поток пламени рассыпаться искрами, и успел заслонить локтем лицо. Накрыл своим, дипломным, сразу троих — смотреть, как из тел уходит жизнь, оставляя костяки, покрытые иссохшей плотью, было жутко, да и некогда, так что он и не стал смотреть, шмякнул башкой о дерево еще одного — и все вдруг закончилось.
Только трещали, разгораясь деревья, ржали покалеченные лошади, да хрипел, свернувшись в клубок, кто-то из нападавших — пока Фроди не остановил ему сердце. Альмод обрушил поток воды на занимающийся огнем подлесок — правильно, только лесного пожара им не хватало! — спросил:
— Все целы?
Эрик угукнул, коснулся виска и зашипел от неожиданной боли. Альмод оказался рядом почти мгновенно. Усмехнулся.
— Ерунда, до свадьбы заживет. Повезло.
На плетение, прежде чем отойти, впрочем, не поскупился, хоть и «ерунда». Эрик запоздало кивнул — повезло. Надо бы радоваться, но внутри было пусто, словно все чувства выжгло. Пройдет, наверное. Зато не трясет, как в прошлый раз, и колени не подгибаются. Он огляделся. Ингрид вытирала меч чьим-то плащом, Фроди склонился над возчиком, лежащим ничком, коснулся шеи.
— Не свезло бедолаге.
Альмод кивнул. Обернулся к Эрику.
— Посмотри, что с лошадьми, и подлечи.
Эрик растерялся. Как устроен человек, он знал, но лошадь… Он же не коновал, в конце концов.
