Над хижиной шамана поднимался сизый дым — мудрый Пратгуста пришел в сознание и занялся своей основной работой. А именно — наколдовывал охотникам много добычи, рыбарям богатый улов, свинаркам жирных хряков, а всем возможным врагам племени небесный гнев предельной жестокости. Никто толком не знал, правда ли шаман все это делает или просто бормочет всякую ерунду, стуча в бубен, но спросить напрямую никто не решался. Даже если Пратгуста иногда и шарлатанил, ему все прощали за великолепное чувство ритма, делающее его желанным гостем на всех праздниках.
К тому же он умел пускать красивые дымовые кольца, когда курил.
В известняковом чертоге вождя тоже наметилось какое-то оживление. Судя по звукам — там сейчас ворочался гиппопотам. Но на самом деле это просто вождь Серванго поднимался с циновки. Ему помогали целых пять женщин — две жены, две дочери и сестра мужа самой старшей дочери. Но вождю все равно приходилось трудно — при весе в сто пятьдесят килограмм не так-то легко передвигаться самостоятельно. Лидеры племен мбумбу почти всегда отличаются некоторой упитанностью — в этом народе издревле живет уверенность, что в вожди следует избирать (по наследству эта должность не передается) самых крупных своих сограждан.
Правда, имеется еще два условия. Первое — кандидат в вожди должен быть одним из лучших охотников. Что довольно редко сочетается с повышенным весом. И второе — кандидат должен быть в хороших отношениях с шаманом и регулярно делать ему хорошие подарки. Второе условие необязательное, но если его не выполнить, духи почти наверняка наложат на такого жадного кандидата вето. Они почему-то всегда поддерживают шамана.
А стать вождем хотел каждый. Еще бы — ведь вождю полагается четвертая доля от всей охотничьей добычи! И земледельцы, и свиноводы, и рыбаки, и собиратели кокосов — все они должны отдавать четверть добытого предводителю племени. Разумеется, это тоже не способствует поддержанию стройной фигуры. Да, вождь делится этим богатством с шаманом и кормит за свой счет небольшую дружину отборных воинов, но остается все равно очень и очень много. А холодильников на Черных островах нет, погребов тоже — не позволять же пище портиться? Тухлое мясо — табу, если держать его в доме, можно запросто стать чумбуи-леки.
Плюс еще вождю вместо одной жены, как всем, положено две. Хотя вот эта привилегия имеет очень нехорошее двойное дно — после смерти старого вождя новый обязан жениться на его женах и усыновить детей. Мало кому нравится нежданно-негаданно обзаводиться семьей, состоящей из абсолютно чужих людей. К счастью, вождь имеет «сезонный билет» на развод — может разводиться и жениться снова неограниченное число раз.
Прислушиваясь к звукам, издаваемым великим лидером Бунтабу, Петр Иванович все больше беспокоился. Его родная дочь сейчас скиталась где-то в джунглях, которые отцовское воображение уже успело заполонить злобными зверями и дикарями.
Впрочем, их там действительно хватало.
Простой русский бизнесмен привычно полез за решением всех проблем — сотовым телефоном. Тот по-прежнему молчал в тряпочку. А как было бы здорово сейчас звякнуть подполковнику Соловью и потребовать поставить на уши всю питерскую милицию, но Светку достать хоть из-под земли! Или братве позвонить — тоже неплохо справляются. У Колобкова уже много лет были отличные отношения и с ментами, и с криминалом — он всегда умел вовремя отстегнуть нужным людям.
По белым ступеням спустился вождь, поддерживаемый под руки женами. Узор, нанесенный глиной, покрывал его так густо, что чистым оставалось только лицо. А высокий титул подчеркивали две уникальные реликвии — шлем, сделанный из головы Большого Шумузи, и «вороний клюв» с бронзовым лезвием, давным-давно купленный у юберийцев. Чисто ритуальный предмет — на охоту он эту штуку не брал.
Серванго равнодушно зевнул, глядя на Колобкова, и коротко спросил:
— Хо пак [33]?
— Гы-гы, вот это глыба! — не удержался от смешка Петр Иванович. — Негр-сумоист, в натуре!
Вождь Серванго снова рассеянно зевнул. Колобков ничем не рисковал, в лицо оскорбляя столь важную персону — все равно его слов никто не понимал. А смех в культуре мбумбу не мог быть оскорбительным просто по определению — они и сами все время скалились. Да и вообще этот народ не обижался, когда нелицеприятно отзывались о их внешности, и, в свою очередь, не стеснялся в выражениях, обсуждая чужую.
— Шеф, помните, как они тут здороваются? — шепнул на ухо начальству Гена. — Может, уважить этого…
— Ладно, ноги не переломятся, — согласился Колобков, опускаясь на колени вместе с телохранителем. — Раз уж принято так… Товарищ, вы, я так понимаю, тут заместо председателя колхоза? У вас, часом, толмача какого-нибудь не найдется? А то у меня, во-первых, дочка пропала, во-вторых, бусы ейные — улика важная… там, чего еще…
— Хо блука-по, — поднял могучую ручищу великий Серванго. — О сугуки-по блу-по. Пак-по каба-каба-каба-ока сугуки-по блу-па. Шамаза о, пак хо сугуки ламба-ока-ока, о лек-замудара-чумбуи, пак пурут-по-ту [34].
В подтверждение своих слов вождь самую чуточку согнул колени, и жены торопливо подперли его, словно костыли. Соверши этот толстяк положенный приветственный ритуал, поднимать его пришлось бы всей деревней.
— Хастбука параста мазудаба сики аргата [35]! — рявкнул шаман, появляясь из своей хижины.
— Тамба блука блу-бада [36]? — укоризненно посмотрел на него вождь.
Мудрый Пратгуста затянулся последний раз, отбросил обугленную палочку и зажег новый косяк. Для этого он использовал своего рода «прикуриватель» — каменную шкатулочку с крышкой, заполненную тлеющими угольками.
Шаман выглядел… колоритно. У него единственного во всем племени не было цветных узоров на коже. И украшений он никаких не носил. Но их с лихвой заменяла длиннющая травяная юбка, спускающаяся до земли, огромный бубен из свиной кожи, натянутой на деревянный обруч, и жуткая маска, изображающая злого духа. Согласно обычаям, шаман не должен показываться на людях без этой маски. Правда, Пратгуста носил ее задом наперед — на затылке.
Закрывая лицо, она мешала бы курить.
— Сугуки хо, пак лиде-лиде-па [37]? — спросил вождь.
— Сурика-хо ахта-чум-ока [38]… - вяло ответил шаман, жадно затягиваясь озерной травкой.
— Токо-поро саму-до Токо-Поро-Скамбалуки! — напомнил Серванго, раздраженно глядя на престарелого наркомана. — Лиде-лиде-па — Лваха-Пу! Лиде-па доту-лам-фа [39]…
