– Никому из нас нельзя верить. Ведда? Дэй? Они что, убедили тебя, будто в Магонии всё замечательно? Магонийцы враждуют друг с другом, а мы, пернатые, находимся у них в подчинении. Разве ты никогда не задумывалась…
– О чём?
– Кто из прислуживающих тебе ростре и кэнвров делает это по доброй воле? А кто вынужденно?
То, что она имеет в виду, наконец-то до меня доходит.
– Твой Милект – лёгкоптица и предан капитану. Ей же даровали сердцептицу, и когда она утратила связь с ним, то отказалась его отпускать.
– На что ты намекаешь? Просто скажи уже.
– Кару предал Зэл. Её собственный кэнвр отказался петь с ней. Ты уверена, что понимаешь мать? Уверена, что веришь ей?
Кое-что у меня в голове встаёт на место.
– Я не прошу тебя освободить ростре, – говорит Джик. – Время бунта ещё настанет. Кое-кто из нас приближает его. Некоторые действуют изнутри. – Она смотрит на меня с вызовом. – Аза. Если Зэл добьётся своего, некоторые места на земле исчезнут.
– Ей нужны лишь воздушные растения, – пытаюсь я защититься, но сама чувствую, насколько не уверена в собственных словах.
Джик смотрит на меня:
– Ты видела, что она сегодня сделала? Зэл нарушила слово. Отказать в праве на последнюю песнь? Это против всех магонийских законов, – шепчет она яростно, будто я дура и ничего не знаю. – Ты веришь женщине, не давшей другому спеть последнюю песнь? Твоя мать, Аза Рэй, преступница. У неё нет чести.
Это уже слишком.
– Ты смеешь ставить под сомнение решение капитана, ростре? – перебиваю я и слышу, как неправильно, нечестно звучат эти слова.
Джик ощетинивается и холодно смотрит на меня:
– Её кэнвр восстал против неё. Теперь он безумен и сломлен. Что станет с тобой, если не сумеешь выполнить её план?
Я вскакиваю на ноги.
Сую небольшой ножик в сапог. Наматываю верёвку на руку. Надеваю тёплую одежду. Если Джик права и Кару жив, значит, он зовёт на помощь. Зовёт меня.
Если он предал Зэл, она его убьёт. Я не могу этого допустить.
Не после
Лей
Просто не могу.
Что-то у двери шевелится. Там Ведда. Её глаза светятся.
– Птенец, Джик хочет неприятностей. Не слушай её.
Перья на плечах Джик топорщатся, словно на ней мотоциклетная куртка. Глаза расширяются. Она выпячивает свою голубую грудь. Рядом с Веддой Джик кажется маленькой, как подросток.
Как я.
– Я не хочу неприятностей, – возражает Джик. – Я хочу справедливости. Ты слышишь крики Кару не меньше моего.
– Кару призрак, – напряжённо заявляет Ведда.
– Мы все знаем, что это не так. Капитан сказала, мол, он призрак, и мы по её приказу объявили беднягу мертвым, но птица живёт в мучениях. – Джик снова поворачивается ко мне. – Ты можешь помогать капитану. Или помочь нам. Ты сильнее, чем она когда-либо была…
Ведда хватает Джик за крыло и шипит ей на ухо:
– Хватит! Оставь её. Оставь сейчас же.
Джик разворачивается и выходит.
Убедившись, что она далеко, Ведда смотрит на меня.
– Что бы ты ни задумала, птенец, – не надо. Это не кончится добром ни для тебя, ни для той птицы. Кэнвр капитана безумен.
– Но не мёртв.
Я полностью одета и готова, по причине, которую сама не готова обдумать, выйти на холод.
Когда я прохожу мимо, Ведда хватает меня за волосы.
– Тебе меня не остановить…
Но она и не пытается. Лишь заплетает мне косы странно знакомым образом.
– Что ты делаешь? Это капитанский узел?
– Нет. Твой.
Я смотрю в зеркало. Волосы стянуты в тугие косы и закручены наподобие раковин моллюска.
– Он принадлежит тебе, – тихо повторяет Ведда. – Равно как и твои разум и воля.
Я гляжу на себя, на неё. Слушаю её слова. Но только открываю рот, чтобы поблагодарить, как Ведда меня обрывает:
– Если кто спросит – ты сама выбрала эту причёску, птенец. Я стюард, а не революционерка.
Итак, я иду охотиться за призраком.
Спускаюсь по лестнице в камбуз, ворую там ломоть хлеба и кусочек солёного свиного мяса.
Я напряженно прислушиваюсь к голосу Милекта. В загоне наверху ещё горше.
Там птенцы, ещё не натренированные петь со своими магонийскими хозяевами и не связанные с ними. Милект и Свилкен учат малышей. Те сопротивляются, пытаются вырваться из цепей. Когда магониец умирает, его кэнвр разделяет участь хозяина, но не по своей воле. Его убивают. Их нельзя связывать с другим магонийцем. Связь сохраняется до конца.
Господи, прямо как обычай сжигать жену с телом погибшего мужа.
«Сдержанность», – щебечет Милект.
Он обращается к птенцам, муштрует их. Тот ещё командир. Так же он муштрует и меня. Слышу, как Зэл на палубе отдаёт приказы команде.
Интересно, она вообще спит?
Из её каюты доносится тихий шум крыльев. Я не колеблюсь. Никто не посмеет войти сюда без разрешения. Никто, кроме меня.
Я толкаю дверь. Внутри широкая кровать с красно-золотым покрывалом, старый потёртый деревянный стол и пергаментные свёрнутые карты. Тонны карт. Но я здесь не за ними.
В углу стоит ширма, а за ней – клетка, накрытая тёмной тканью. Чувствую, как Кару внутри движется, крутится, расправляет крылья.
Я никогда не была здесь прежде.
Вот почему.
Этот кэнвр – контрабанда. Он должен быть мёртв.
«Аза, – говорит птица, и я подпрыгиваю от неожиданности. – Убей меня».
Его голос тише, чем раньше. Он говорит лишь со мной, с собой.
«Нет, – старательно отвечаю я по-магонийски. – Еда».
«Еда», – повторяет Кару.
В его тоне темнота, болезненность. Я осторожно снимаю ткань.
И упираюсь взглядом в тёмный сверкающий глаз. Кару – сокол.
Каждое перо, чёрное на кончиках, пронизано прожилками золотого. Его грудь кремового цвета и вся в тёмных отметинах. Внутренняя поверхность крыльев огненно-красная. Какой он огромный. С мою руку величиной.
Именно его я искала с самого первого дня на корабле.
«Я не уверена, чего ты хочешь, – говорю ему, но не на магонийском, а на своём языке. – Ешь».
И просовываю руку сквозь прутья. Кару подаётся вперёд. Стараюсь не отпрыгнуть, хоть и чувствую отчаяние и томление, сводящие его с ума. Хоть сердце у меня и болит. Он берёт хлеб из моих рук, отрывает кусочек мяса.
Кару поворачивает ко мне гладкую голову, смотрит дикими глазами на мою грудь и издаёт низкий угрожающий звук, но Милект не со мной. Сокол нервно переступает на насесте.
Я оглядываюсь. Ключ висит на стене (на самом виду у птицы, ещё одна пытка). Я открываю клетку и вытягиваю неприкрытую руку, доверяя ему.
