Юноша еще раз проводит масляной тряпицей по дубовой крышке. Внутри на стеганой подушечке, подаренной ему Рейсой и Петрой в благодарность за маленький железный цветок, находится модель фургона, приводимого в движение пружиной. Очередная неудача — пружинный двигатель оказался сложным в изготовлении, ненадежным и, главное, непригодным для повозки в натуральную величину. Однако Доррину не впервой учиться на своих ошибках.
Засунув шкатулку в потертую седельную суму, юноша выходит в туманную дымку ранней осени и тут же начинает чихать: воздух полон пыли, поднятой при молотьбе.
В кузнице гулко ухает молот Яррла: во время уборочной страды мастер получил немало заказов на починку косилок, конных грабель, колесных ободов, осей и тому подобного. Он не хотел отпускать подмастерье, однако юноша обещал, что потраченное на поездку в город время отработает вечером. Владельцы мелочных лавок закрывают свои заведения задолго до заката.
Оседлав Меривен и пристегнув добавочную суму, Доррин выводит кобылу из сарая. Снаружи тепло, сухо и пыльно. Рейса машет ему рукой. Она вышла проверить сетку с разложенными для просушки фруктами. Доррин улавливает запах застывающего сиропа из ябрушей и персиков.
Выехав на дорогу, он пристраивается позади двух возов с сеном. Оба скрипят, а у одного еще и вихляет правое заднее колесо.
— Эй, у тебя заднее колесо не в порядке, — говорит юноша, поравнявшись с возницей.
— Спасибо, приятель, но скажи это Оструму — тупому придурку! Ему, вишь, приспичило отвести это сено в казармы стражи, пока держится хорошая цена!
Движение на тракте оживленное, дорога вовсю пылит, и Доррин вконец расчихался. Любопытно: сажа и дым кузницы ему нипочем, а вот пыль, хоть дорожная, хоть с полей, доставляет немалое беспокойство.
Полегче становится лишь в черте города, где дорожная глина сменяется каменным мощением. Проезжая мимо заново отстроенной «Пивной Кружки», юноша видит все ту же женщину-попрошайку, по-прежнему выпрашивающую медяки. Правда, солдат у таверны в такую рань нет.
Мелочная лавка Виллума представляет собой длинное приземистое строение, притулившееся в стороне от торговой площади и причалов нижнего Дью. Вывеска, на которой изображены две перекрещенные свечи, подновлена и заново покрыта лаком.
— Могу ли я видеть мастера Виллума? — с вежливой улыбкой обращается Доррин к стоящему за прилавком человеку.
— Хозяин не любит точить лясы попусту. Признает только деловые разговоры.
— Я как раз по делу.
— Знаю я, какие дела могут быть у целителя, — говорит малый за прилавком, приглядываясь к коричневому одеянию юноши. — Имей в виду, на бедных у нас не подают.
— Я вообще-то кузнец, работаю на Яррла.
— Не больно-то ты утруждаешься, коли посреди рабочего дня торчишь здесь.
— Я буду работать после того, как ты давно уже поужинаешь и ляжешь спать, — выдавливает улыбку юноша. — Но если кому-то нужно потолковать с лавочником, разумнее будет явиться к нему днем, когда лавка открыта.
— Звучит рассудительно, парнишка, — раздается добродушный голос, и в помещении появляется светловолосый толстяк в ярко-зеленой рубахе и коричневых брюках. Его живот нависает над широким ремнем так, что почти закрывает массивную бронзовую пряжку. — Так что ты хочешь продать?
— Я бы сказал, одну диковину. Мне говорили, что в твоей лавке торгуют всякими редкостями.
— Верно, приятель, так оно и есть. Я объезжаю все северные порты, продаю и покупаю разные необычные штуковины. Это мой заработок. А что у тебя за вещица?
Доррин ставит на прилавок шкатулку.
— Шкатулочка? Неплохо сработана, особливо петли, но Петрон, столяр, делает лучше. И уж это всяко не диковина.
Доррин открывает крышку и показывает фургончик.
— Хм... фургон. А где лошадки?
Поставив модель на ровный прилавок, юноша поворачивает заводную ручку. Фургончик катится к дальнему концу.
— Магия... — шепчет из угла приказчик.
— Никаких чар, — качает головой Доррин. — Только нехитрая механика. Там, внутри, маленькая пружинка.
Он сдерживает улыбку, когда Виллум поспешно закрывает удивленно разинутый рот.
— Кто ты, как ты сказал?
— Доррин. Работаю на Яррла.
— А, это пришлый кузнец!
Доррин кивает. Но допрос еще не окончен:
— А как вышло, что ты обрядился в коричневое? Ты же, вроде бы, подмастерье.
— Я еще и целитель.
— Кузнец-целитель. Целитель-кузнец с самоезжей диковиной! Это стоит серебреника... Просто на память о встрече с таким необычным малым.
Доррин убирает модель в шкатулку, но крышку оставляет открытой.
— Диковины интересны, молодой человек, но на них не так много покупателей. Я взял бы эту штуку лишь для того, чтобы все знали — у Виллума чего только нету. Но кому я ее смогу продать?
— Я, скажем, предложил бы ее одному из членов Спидларского Совета как редкостный подарок для сынишки. Впрочем, она сгодится и в дар Сарроннинскому двору.
— Звучит недурно.
— Так ведь и работа хорошая. Достойная торговца с такой репутацией и такими связями, как у тебя, почтеннейший Виллум. Однако, — Доррин закрывает шкатулку, — я предпочел бы...
— Постой. Мне кажется, пять серебреников...
— Последняя моя модель была продана в Тирхэвене за три золотых.
— С тобой, я гляжу, не поторгуешься, — кисловато замечает Виллум.
— Да, мастер Виллум, торговаться я не умею. Но учти, что и моделей я делаю немного, и они все разные.
— Ладно, возьму за три золотых, но вместе со шкатулкой.
— Со шкатулкой? — хмурится Доррин. — Чтобы выстелить следующую, мне придется добыть несколько локтей хорошей ткани.
— О свет! — смеется Виллум. — Три локтя ткани ты получишь в придачу. Роальд! Принеси парню отрез того сутианского бирюзового бархата.
— Я так понимаю, бирюзовый цвет не пользовался спросом, — замечает Доррин, пряча ухмылку.
Виллум не отпирается:
— Откуда мне было знать, что, по слухам, такой цвет носила какая-то колдунья с Отшельничьего? Одна старуха распустила на сей счет сплетни, и никто не стал покупать этот бархат на платье. Но чтобы выстелить шкатулку, он подойдет.
Роальд приносит кожаный кошель и завернутый в рваную мешковину рулон бархата. Виллум открывает кошель и отсчитывает три золотых, которые перекочевывают в кошель Доррина.
— Когда ты сможешь смастрячить еще диковину?
— Как верно заметил твой человек, — усмехается юноша, — в кузнице по горло повседневной работы.
— Может, оно и к лучшему, — улыбается Виллум. — Всего доброго, молодой человек.
Доррин наклоняет голову.
— Всего доброго, мастер Виллум.
