И не перестанет ее уважать, любить и ценить из-за ошибки с Еиналеж.
Эри прикрыла глаза, вспоминая, как впервые увидела младшего Уизли. Как подумала, что это «бриллиант» в плане дружбы. Как привязывала его – аккуратно, бережно, поневоле привязываясь сама.
«Я не ошиблась. Пять баллов Гриффиндору, Поттер. Просчитала его верно».
Но эта мысль была размытой, невнятной. Хотелось просто сидеть рядом с Роном, под его сочувственное, но не жалостливое молчание, есть шоколадных лягушек, и чувствовать, как крепнут эти узы. Дружбы. О, мерзкое гриффиндорское словечко! Когда оно стало отзываться таким теплом?..
***
Наконец вернулась Гермиона, и начался новый триместр. По негласному уговору Эри, Рон и Невилл не рассказывали ей о происшествии с Зеркалом Еиналеж. Зато они всерьез задумались, как можно применить мантию-невидимку.
– Запретная Секция! – карие глаза Гермионы горели желтым огнем, как у рыси. – Неужели вы там еще не были? Эри, у меня заказ. Половину книжек, которые я хочу прочитать, мадам Пинс не выдает, говорит – первокурсникам рано. А на них штамп Запретки, пойдем вечером? Только вдвоем, и очень осторожно, чтобы не попасться, а то баллы снимут.
– А м-может, пока лучше вообще не надо? – робко спросил Невилл. – Как бы Филчу не попасться, он сейчас с новыми силами… Вот м-месяц пройдет, Фред и Джордж его помучают н-немножко, тогда можно будет…
– Эр! – возмутился Рон. – Опять библиотека?! Мне эти стены, – огляделся, – уже осточертели.
Девочки зашикали на него. Они действительно сейчас были в библиотеке – Гермиона и Эри готовились к Зельям, Невилл старался им не мешать, а Рон, напротив, мешал активно. Он-то и рассказал Грейнджер о мантии-невидимке – раньше просто речь не заходила – так что теперь главная гриффиндорская заучка подпрыгивала на месте, как кипящий чайник.
– А Фламель?! – прошипела Гермиона (точно чайник, плюющийся паром!). Она огляделась по сторонам, но поблизости никого не было. В начале триместра учиться не хотелось никому... кроме одной четвертушки гриффиндорского квартета. – Как насчет Николаса Фламеля? Я так и не выяснила, кто это.
– Герми, надоело, – Эри встала, тихо подошла к библиотекарше, клюющей носом. – Мадам Пинс? Позвольте задать вам вопрос?
– Ммм, да? – Та встряхнулась, поправила очки.
– Кто такой Николас Фламель?
– Знаменитый алхимик, изобретатель философского камня, – машинально ответила та, и вдруг встрепенулась, гневно посмотрела на девочку. – А вам до него какое дело?
– Никакого, мэм, – вежливо ответила Эри. – Просто я встретила это имя в магловской книжке, – сочиняла она на ходу, – там говорилось, что это был великий чародей древности. Мне стало интересно, действительно ли он существовал.
– А-а, вот в чем дело, – библиотекарша улыбнулась. – Да, некоторые из волшебников действительно попадают в магловские хроники. Иногда – как «чародеи», маглы хоть и не верят в волшебство, но пишут об этом часто, не понимаю, почему. А иногда – сделав какие-то открытия в магловском мире. Я могу дать вам почитать книгу «Великие целители древности», она магловская, но там практически все наши. Гиппократ, Авиценна, Парацельс. Или «Сотрудничество магов и маглов до введения Статута Секретности» – правда, это пятитомник…
– Спасибо, мадам Пинс, не надо! – бодро ответила Поттер. Грейнджер, ошеломленно открывшая рот, заикнулась, что хочет взять все пять томов, но Эри сделала страшные глаза и потащила ее за собой, в их уголок. Рон и Невилл, которые тоже слышали диалог, едва не смеялись вслух.
Наконец они уселись за своим столом – самым дальним от библиотекарши – и заговорили шепотом:
– Все оказалось т-так просто, – фыркнул Невилл.
– И незачем было зарываться в книги, – с легким злорадством добавил Рон.
Гермиона надулась:
– Я не могла спросить, это ведь тайна. Видели, как она насторожилась?
– Но я развеяла ее подозрения, – ухмыльнулась Эри.
– Да, умеешь ты врать! – выдохнул Невилл с восхищением.
С восхищением? Эри покосилась на Гермиону:
– Опять скажешь, что я на вас плохо влияю?
Та только улыбнулась в ответ.
***
– Что м-мы тут делаем? – трагическим тоном спросил Невилл.
– То, что давно надо было сделать, – пропыхтел Рон.
Втроем под мантией-невидимкой было тесно и неудобно. Высокий Рон, толстый Невилл (правда, с начала года он немного похудел), и Эри, пихающая однокурсников острыми локтями, помещались с трудом.
Гриффиндорская троица, оставив Гермиону мирно учиться, топала в тот самый коридор на третьем этаже, вход в который был «запрещен под страхом мучительной смерти». Рон, которому фамильное безумие Уизли не давало покоя, ныл и жаловался до тех пор, пока Эри не согласилась разведать, что там такое. Ей самой совершенно не хотелось туда лезть – хватит, уже нашла кое-что «магическое» и «необыкновенное», после чего вдоволь наревелась, позорище. Но бросать безбашенного Уизли одного – не дело.
Эри уже поняла, что если она способна на сумасшедшие поступки в запале, в бешенстве, то у Рона попросту отсутствует предохранительный клапан. У него была настолько благополучная жизнь – в окружении любящей, пусть и бедной семьи, под грубоватой защитой старших братьев – что он просто не понимал, что может умереть, или хотя бы серьезно пострадать. Его самым большим горем была подержанная волшебная палочка и старая метла, самой серьезной травмой – падение с этой самой метлы. Он чувствовал себя бессмертным и неуязвимым – как, наверно, и полагается одиннадцатилетнему мальчишке. И Эри поневоле приходилось за ним присматривать.
А вот Невилл вызвался идти с ними сам. Он трясся от ужаса, но упорно доказывал, что не боится. «У меня, что ли, учится манипулированию?» – подумала Эри с неприятным удивлением, когда Лонгботтом, в пылу спора, произнес:
– Я знаю, вы не хотите меня брать, потому что считаете, что я трус и недостоин Гриффиндора. А еще называете себя моими друзьями!
Естественно, Рон немедленно кинулся убеждать его, что они так не считают, пожалуйста, пойдем втроем, Эр, ты не против?..
Она была не против. Позже тихонько спросила Невилла:
– Ты правда так думаешь?
Тот покраснел, опустил глаза:
– Я… ну, не то чтобы… я думаю, что это не вы так думаете, это на самом деле… это я так думаю. Что я недостоин.
«Ай, молодец! Манипуляция продолжается!» – восхитилась Эри, производя все необходимые словесные упражнения: нет, ты достоин, мы так не думаем, ты стоишь десятка таких, как Малфой, и прочее, прочее.
«Или он действительно так считает?»
У Невилла был самый бесхитростный вид, но Эри сама такой принимала запросто. Впрочем, кажется, Лонгботтом говорил правду. Думал, что говорит правду.
