– Ничего себе! Женщина и приготовь, и убери, и постирай, и детей роди, воспитай, и за скотиной, и в огороде. Да еще и будь всегда милой и приветливой. А если хоть слово скажешь отдыхающему от трудов праведных мужу – никогда не могла понять каких? – попросишь помочь чем-то или хоть ноги убрать с прохода, тут же оказывается, что ты его пилой пилишь, а он, бедный, молчит и терпит, но уже сил никаких нет!
– А как воспринимать все эти бесчисленные вопросы: где ты был, а что делал, а что это от тебя женскими духами пахнет?!
– А зачем женился, коли налево ходишь?!
– А зачем замуж шла, если не доверяешь?
– А зачем звал, коли не хочешь быть вместе с ней?
– Потому как завлекли, заманили своими женскими прелестями! А потом уже и отступать некуда!
– Боги смилостивитесь! Бедные, несчастные, да что вы, овцы, чтобы вас завлекать, помахав пучком травы перед носом?!
– Большинство баб так и думают! Как вы о нас говорите? «Все мужики – козлы!» А чтобы жить с человеком хорошо, надо его уважать.
– Уважение должно быть с обеих сторон.
Оба насупились и молча вновь уткнулись в книгу.
Повествование тем временем неторопливо текло дальше, и перед читателями разворачивались дела давно минувших дней: кровавые трагедии, торжество справедливости или зла, коварные измены, нежная любовь, дети, рожденные не от законных супругов, жестокость и робкая надежда.
Торн оторвался от книги. Совместное чтение незаметно примирило спорщиков.
– Есть хочу, – заявил мужчина.
– Обжора, – рассеянно отозвалась Ива.
Они с сожалением оставили книгу и отправились в обеденную залу, привычно не удивляясь накрытому столу.
– Как-то неоптимистично все это, – завершив трапезу, высказался Торн по поводу повествования.
– Не выражайся при даме, – сыто развалилась дева на стуле.
– Это не ругательство. Слово такое. Мол, не весело, не радостно.
– Ну почему? – лениво махнула Ива рукой. – Там есть и светлые моменты.
– Ага, после того, как кто-нибудь кого-нибудь пристукнул.
Знахарка промолчала. Отчего-то было грустно. Торн прав, невеселая история. Может, и правду говорят – построенное на зле добром не станет. Нет, все-таки не в этом дело, шепнуло ей чутье ведуньи. Не в этом? А в чем же?
Девушка тяжело вздохнула. Наверное, нужно дочитать историю.
Они неспешно плыли средь высоких залов. Рыцарь шел четким уверенным шагом. А ведунья скользила почти беззвучно. Это было просто необходимо. Потому что она слушала другой мир. Совсем как ночью, только намного отчетливей разносились по замку неслышные звуки: множество шагов совсем близко и дальше – лай собак, смех с кухни… Вот кто-то елозит тряпкой по мокрому полу, а на крыше или чердаке шуршат почтовые голуби… И голоса. Повсюду. Шепчут что-то. Шепчут. Шепчут. Мужские. Женские. Детские. Старые едва слышные. Молодые звонкие. Уверенные и те, что словно из-за угла. «Что им надо? – подумала знахарка. – Что же им надо?! Торн их явно не слышит. Вон как бодро шагает. А тут каждый шаг словно вырываешь у вечности, продираясь сквозь сотни голосов, предупреждающих невесть о чем».
– Ты чего встала?
Ива помолчала, смакуя свое состояние, и медленно ответила:
– Я снова ощущаю чью-то чужую силу. Маг какой-то в округе рыщет.
– Правда?! – обрадовался спутник. – Может, он сумеет выковырять нас отсюда?
– Может, – согласилась Ива. – Только вот что-то у меня дурное предчувствие.
– Думаешь, это тот, – Торн скривился, – кто в прошлый раз…
Девушка замотала головой. Даже мысль о том чудище причиняла боль.
– Нет. Тот был частью замка. А этот явно снаружи.
Мужчина потащил ее на галерею стены. Немало покружив и чуть ли не перегибаясь через зубцы, они все-таки никого не обнаружили.
Спустились в библиотеку и вновь принялись за чтение.
«Многое видели эти стены. Много стонов и смеха слышали. Многое они скрывают. Не нам судить тех, кто жил до нас. Плохо ли, хорошо ли, но они свое прожили. Но когда несправедливость творится рядом с нами, а мы ничего не делаем, значит, мы действительно заслужили ту кару, что понесем. Простая истина, но понимать ее начинают, только когда кара уже совсем близко и ее не предотвратить. Вот и сейчас, думается мне, мы все те, кто обретается в этом проклятом богами замке, оказались перед роком, о котором говорят святые отцы. И медленное забвение, и угасание будут нам платой за то, что молчали. За то, что бездействовали. За то, что остались равнодушны.
А речь вот о чем. Род Фьелгов никогда не был единым. Изломанной ветвью выглядит он на фоне веков. Но тот, кому выпало править последним в этом замке, превзошел всех. Что и говорить – он хорошо усвоил уроки истории. Истории рода. Рода, начавшегося с ненависти. Ненавистью он и закончится. А может, просто прервется. Мне кажется, этот старый замок, что всегда был слишком живым, чтобы спокойно все воспринимать, наконец, исчерпал свое терпение. Эти древние камни оказались более человечными, чем все те люди, что населяют его сейчас. Именно поэтому мы и понесем наказание вместе со своим господином. Как, наверное, того заслуживаем.
Мы привыкли к тому, что нами управляет жестокость. Ладно, не впервой. Мы привыкли, что молодых дев отдают замуж за старых вояк, которые больше привыкли насиловать, чем ласкать. И нам было наплевать на слезы и страх той, что стала нашей последней хозяйкой. Подумаешь, стерпится-слюбится, зато всегда в достатке, да и за таким мужем не пропадет. А что стар, некрасив, жесток, так это ерунда. А любовь – это вообще бабские сказки.
И когда ты полюбила другого – молодого воина – лишь на пару лет старше тебя – как мы тебя осуждали! Осуждали блеск юных глаз. Осуждали смущенный румянец нежных щек. И счастье твое мимолетное поперек горла нам встало. Как же так – жена хозяина и вдруг с каким-то сосунком! И кто же та сволочь, что донесла на тебя мужу твоему суровому?!
Как злорадствовали бабы на кухне, когда ты от боли кричала на весь замок, когда твоя кровь текла по акскому мрамору! Как острили мужчины, когда голова твоего любовника украсила двор! Нас не ужаснуло, что ребенок, что до срока выковыряли из твоего чрева, был удушен.
Ничего мы не сделали, и когда ты была заперта в самой дальней башне. И не нашлось рыцаря, что вызволил бы тебя из каменной клетки. Твой рыцарь давно гнил во рву за стеной твоей тюрьмы. И мы не возмутились, хотя знали, что тот, кого жестокость богов сделала твоим мужем, насиловал тебя до тех пор, пока ты не понесла вновь.
Мы только молча смотрели на твое бедное тело, когда его вынесли после родов. Каждый ребенок понимал, что ты умерла не от родов. Но мы не возмутились. И отродье нашего хозяина росло в замке, а мы исполняли все его приказы и удовлетворяли все капризы.
