– Я ведь убар, – напомнил он.
– Не понимаю, – признался я.
– В чем будет моя заслуга, если через несколько месяцев она сама поймет, к чему обязывают ее клеймо, ошейник и шелка? Как проявится мое влияние, если по прошествии месяцев она сама будет решать, вдевать или нет в свои волосы цветок талендра в знак любви к хозяину? Неужели ты действительно считаешь, что я, Марленус, убар Ара, буду дожидаться прихода месяца ен-кар?
– Нет, – покачал я головой, – не считаю.
– Кто-нибудь другой, может, и готов ждать, пока теплые ветры ен-кара сломают на реках лед, но я, Марленус, себе этого не позволю.
Я заглянул ему в глаза.
– В обладании женщиной, – продолжал он, – как в игре, необходимо взять инициативу в свои руки. Нужно силой и натиском сломать и уничтожить защиту противника. Эта девчонка должна быть растоптана, раздавлена!
– Подчинена, – уточнил я.
– Совершенно верно, – подтвердил Марленус.
Убар начинал жестокую игру. Я мысленно пожалел Вьерну, тем более что она и не подозревала, как тяжело придется ей в разыгрываемой партии.
Перед нами в широкой вазе стояли ярко-алые фламиниумы, называемые в народе горицветами; крупные бутоны уже полностью раскрылись и выпустили свои нежные лепестки навстречу солнечному свету. Марленус протянул руку и взял один из цветков. На его громадной ладони цветок казался особенно хрупким и беспомощным. Марленус начал медленно сжимать ладонь.
– Если бы ты был этим цветком и умел говорить, как бы ты поступил? – поинтересовался он.
– Думаю, попросил бы пощады, – ответил я.
– Вот именно, – согласился мой собеседник.
– Но Вьерна обладает большой силой воли, – возразил я. – Она чрезвычайно горда и очень сообразительна.
– И это как раз то, что нужно, – заметил Марленус. Его пальцы сжались сильнее. – Попав в неволю, такие женщины становятся особенно жалкими и ничтожными. Из них получаются отличные рабыни.
– Мне доводилось слышать об этом, – признался я.
Действительно, женщины, отличающиеся незаурядным умом и богатым воображением, особенно если они красивы и высокородны, пользуются на горианских невольничьих рынках особым спросом. Развитое воображение и интеллект, которые, с точки зрения обычного землянина, необходимы женщине значительно меньше внешней привлекательности, для горианина имеют огромную ценность. За образованную женщину на невольничьих торгах всегда дадут больше, чем за ее красивую, но менее умную подругу. В отличие от землян, к глупым женщинам гориане проявляют очень незначительный интерес. Идеальной, с точки зрения горианского рабовладельца, может считаться только обладающая богатым воображением и развитым интеллектом красивая женщина, волевая, гордая и свободная. Сделать хорошую рабыню именно из такой женщины доставит горианину особое удовольствие.
Может показаться невероятным, но, попав в неволю, пройдя процедуру клеймения и обращения в рабство, научившись понимать, к чему обязывает их ошейник и легчайшая шелковая накидка, эти женщины становятся особенно беспомощными и ранимыми, из них получаются наиболее утонченные, самые желанные рабыни.
– А если цветок все же не попросит пощады? – спросил я.
– Тогда, – ответил Марленус, сжимая хрупкие лепестки в кулаке, – этот цветок уничтожат.
– Вы затеяли жестокую игру, – заметил я.
Марленус бросил цветок в широкую вазу, к остальным цветам, благополучно избежавшим расправы.
– Я – убар, – решительно заявил он.
Да, Марленус не станет ждать, пока сойдет лед и река снова станет полноводной. Он – убар. Он сокрушит ледяной панцирь и заставит воды реки бежать так, как ему нужно.
А Вьерна пребывает в совершенном неведении относительно того, что ее ожидает.
– Я сам решу, – продолжал Марленус, – когда ей следует вдеть в волосы талендр.
Я молча кивнул. Вьерна обречена. Поражение ее будет полным и окончательным.
– И когда вы начнете разыгрывать партию? – поинтересовался я.
– Игра началась, – ответил Марленус. – Моя противница уже сделала свой ход.
– Каким образом?
– Сегодня вечером она попытается бежать. Очевидно, на моем лице отразилось удивление.
Марленус рассмеялся.
– Разве не мы сами спровоцировали ее на эту попытку? – спросил он.
Он был прав. Сомневаюсь, чтобы Вьерна даже в неволе смогла долго выносить пристальное критическое изучение, которому мы сознательно подвергли ее в этот день.
– Но ты заметил, – поинтересовался Марленус, – что в последний раз она наполняла наши кубки вином совершенно иначе?
Я рассмеялся.
– Да, она сделала это, как настоящая рабыня.
– Вот именно, – подтвердил Марленус. – Она старалась налить вино так, как, по ее мнению, это должна была сделать рабыня. То есть она уже постепенно начинает воспринимать себя как рабыню. – Он усмехнулся. – Когда это восприятие станет для нее привычным, а затем и естественным, она даже двигаться начнет по-другому.
И опять я не мог с ним не согласиться. Настоящая рабыня осознает себя несвободной, принадлежащей хозяину. Это накладывает отпечаток на все, что она делает. Свободной женщине трудно, а подчас просто невозможно в точности повторить действия рабыни. Она не знает, что такое быть рабыней; она не имела возможности этому научиться. Точно так же рабыне трудно подражать женщине свободной. Поскольку в ее сознании глубоко укоренилось восприятие себя как человека подневольного, каждая мелочь в ее действиях будет отличать ее от свободной женщины. Сама свобода превратится для нее в утомительное бремя. Опытный рабовладелец всегда сумеет определить, какое социальное положение занимает та или иная горианская женщина. Нередки случаи, когда при захвате родного города неприятелем высокородные свободные женщины, опасаясь особо жестокого надругательства, сознательно проходят процедуру клеймения, надевают на себя ошейник и смешиваются со своими собственными рабынями. Тем не менее опознать такую женщину, выделить ее среди остальных несложно. Для этого существует великое множество способов. Достаточно, например, просто приказать такой женщине снять с себя одежду и пройти по комнате, в которой находится мужчина. Столь же несложно выделить среди свободных женщин беглую рабыню, пусть даже на ней будет скрывающий убор. Некогда в Ко-ро-ба я сам был свидетелем того, как на площади перед магистратом один из рабовладельцев опознал такую девушку, которую, кстати, никогда прежде не видел, и выделил ее среди двенадцати свободных женщин. Он всего-навсего попросил каждую из женщин наполнить его кубок вином и затем отойти в сторону. После того как все женщины сделали это, он поднялся на ноги и указал на одну из них.
