Развернулся полностью, присел на корточки, плащ расправляя.
— Подойди ближе, человечка, — прогремел высокий голос.
Смотрю на него. Волосы длинные золотом отливают, лицо мужественное и в то же время молодцеватое. Красивый мужчина. Слишком даже, рот раскрыла очарованная. Шаг делаю, еще… еще. Подхожу, ощущая жар внутри.
Останавливает жестом в шаге от себя. Изучает, глаза сузил, голову на бок склонил. Жутко так… Зловеще.
— И не боишься меня? — Интересуется. Удивление на лице читаю.
— Вы скалапендру убили на Поляне? — Осмелела. Там красная бабочка. И тут тоже красный гигант. Мало ли — он. Так и разговор завяжется.
Улыбнулся, глаза заблестели. Еще страшнее сделалось. Как бы не задрожать. Если бы не корсет, сердце давно бы выскочило.
— Человечка задает вопросы, — комментирует и начинает смеяться.
А меня обида взяла.
— Что в этом такого? — Рычу на свой страх и риск.
Уставился, глаза округлил.
— И смерти не боится, а спрашивает. Каково это, когда тебя мошка спрашивает? Стоит ли ей отвечать? Или сразу раздавить?
Сглатываю.
— Узнать, что ей нужно, — пискляво отвечаю.
— Понять не могу, почему ты еще не сгорела, — шипит и поднимается.
Жутко… возвышается надо мной такой огромный, раздавит ведь. Молчу, бежать бы прочь, злой какой-то владыка. Но не решаюсь. Он же по мою душу пришел, сомнений нет.
Крылья начинают вырастать из — за спины, одновременно плащ укорачиваться стал. Вокруг светлее делается. Сам смотрит на меня, реакцию ловит. А крылья все растут и растут. Расправляются будто веер. Красные крылья аэроплана, не, хвост индюка скорее. Деревья, что по бокам стояли, стали трещать и прогибаться. Вскоре не выдержали и завалились, обнажая корни.
Принял форму бабочки. Сейчас как взмахнет крылом и унесет меня далеко — далеко. Больно стукнусь или косточки мои переломаются.
— Знаешь, кто я? — Вдруг спрашивает. Вздрогнула.
— Слуга Клесаны, — отвечаю. — Простите, имени не знаю, клана тоже.
Свет меркнет, становясь прежним, легким, белым. Крылья врастают обратно в мгновение ока. Опять человек в плаще передо мной стоит и смотрит со вздернутым бровями. Эрей Авель вспомнился. Тоскливо на бабочку смотрю.
— Кай Даниэль, — представляется звонко с выражением в голосе, будто проверяет.
Замер, глаза его шире делаются, с каждой секундой. Вот уже лицо вытянулось от удивления, ни то что брови. Весь уже само удивление.
— Леди Валерия, — хрипло говорю, горлышко продираю и добавляю: — Приятно познакомиться, Кай Даниэль, спасибо, что убили ту Скалапендру. Я очень перепугалась за вас тогда, честно.
Отшатнулся гигант. Вид озадаченный.
— А вы с кланом Эрей дружите? — Спрашиваю на всякий случай. — Эрей Авель мой друг, он тут недавно пролетал, но меня не узнал. Не могли бы вы…
Гул ударил в барабанные перепонки вместе с порывом ветра. Протяжный гул, исходящий от этой человекообразной бабочки. Каждая клеточка моего тела вибрировала, едва выдерживая этот звук. Ноги мои подкосились. Упала.
Гигант навис надо мной, вознеся руку в кулаке. Дрожу от ужаса, теряя всякое самообладание. Жить-то хочется! Дышать, ощущать все вокруг, быть, мыслить. Не хочу умирать. Начинаю истерить…
— Почему? — Гремит надо мной, слово, как сильнейший порыв ветра по моей прическе прошелся. — Почему я не могу убить тебя? Даже прикоснуться не могу! Почему?! Кто ты?!
Тень отступает. Поднимаю глаза. Стоит спиной. Хочу спросить про сестру, но слова в горле встали. Рот открываю, а будто говорить разучилась. Шок, посттравматический синдром? Психологическая травма?
Фигура начинает удаляться и вскоре пропадает среди деревьев. Не знаю, сколько так просидела в полутьме. Но опомнилась от порывов ветра. Не сильных, но ощутимых. Бабочка взмыла в воздух где-то далеко впереди.
Поднялась, вижу откуда свет идет. Оба поваленных ствола углями дотлевают. От них и жар ощущается. Огненный он? Почему я не сгорела, спросил… А должна? Почему они так неадекватно реагируют? Сумасшествие какое — то.
Вернулась к дому, на звуки суеты ориентируясь. Она началась, когда бабочка улетела.
— Миледи! — Воскликнул Сталий и побежал ко мне. И вот тут-то я и ощутила, что ноги уже не держат. На руки подхватил, едва успел.
— Чем мы владык прогневали, — плачет управляющая.
— Владыки пожалейте рабов своих… — причитает баронесса.
— Сие знак, не сгорели, а значит, сие благо, — бормочет какой-то старик.
Устала думать и воспринимать. Сознание проваливается в сладкую черноту.
* * *
Утро наступило с чашечки бодрящего напитка в постель. Над кроватью нависли баронесса, дедуля, которого впервые вижу, сын с дочкой Шоберта и мои трое деятелей, чуть в сторонке.
— Доброе утро, — хриплым голоском, хотела подняться, обнаруживаю, что в ночнушке и одеяло мягкое пуховое до подбородка задираю.
— Как себя чувствуешь, дитя? — Интересуется дедушка. Брови с седыми завитушками, глазки мудрые.
— Все хорошо, спасибо, — отвечаю с хрипотцой. — Не стоит хлопот. Я здорова.
— Видим, — выдыхает с облегчением и уходит.
— Леди Валерия, если все хорошо, ждем вас в обеденном зале через час, — выдает баронесса и выходит.
Только она за порог, сын ее Сталий на колено передо мной падает, за руку хватает, начинает лобызать.
— Миледи, я так переживал, я места себе не находил, вы… вы стали дороги мне.
Стало неловко. Все ж смотрят. Лия без тени стервозности с любовью на нашу парочку смотрит. Э, нет! Никаких свадеб, помолвок и тому подобного!
Вырываю руку мягко, но настойчиво.
— Мне нужно готовиться к обеду, сэр Сталий, — говорю строго.
Вскакивает, уходит. Смотрю на Лию, она на меня, в глазах укор. Будто я спасена была им, тонула посреди океана, а теперь жизнью обязана. Ага, щас.
— У меня траур по мужу еще не окончился, — выдаю ей. — Что не так?!
Лия в ответ фыркнула и выскочила из комнаты. Дальше пошли: теперь смотрю на своих троих. Вот чего от Серафимы и Поли не ожидала, так это слез.
Сама проморгала слезу предательскую. Один только Гордон самообладание не потерял, подмигнул мне и вышел.
Обеденный зал. Мои меня причесали, подкрасили, зашнуровали и надушили. Сервис полный. Сидим за столом в том же составе все, за исключением Милана, видимо, умчался по своим делам.
Никто не разговаривает. Только столовое серебро позвякивает. Кушаю, и чувствую, будто громче всех приборами гремлю. Я ведь ничего не сделала, и ни в чем не виновата! Волком посматривают, все кроме сынка, который в меня явно влюбился.
После обеда Сталий скромно предложил прогуляться. Никто и не задерживал. А я ощущала всеобщую скорбь. Ни смеха, ни веселия или шуток. Будто на поминки пришли.
