Хрольф уже хотел крикнуть: «Русь! Поднять топоры!», но Волькша узнал в ратарях трех приятелей Рудгера.
– Что вам надо, турпилинги? – не слишком ласково приветствовал их шеппарь. Парни замялись. В свейском они были не сильны. Пришлось Волкану истолковывать вопрос, даром, что у свейского и турпилингского наречия были общие корни.
– Возьми нас с собой, – попросили воины: – в наших семьях мы все – младшие сыновья. Чем сидеть на шее у старших, мы решили попытать морского счастья. Твои люди, – сказали они, косясь на Волькшу и Олькшу: – самые лучшие воины из тех, кого нам довелось встречать. Ни один хольд Уппландского ярла не сравнится с такими бойцами. Мы хотим сражаться с ними в одном строю, потому что и удача сама приходит к ним на поклон. Мы привезем домой полные сундуки сокровищ и станем старшинами Винеты!
Кто из них сочинил эту высокопарную речь? Но было видно, что готовили они ее не один день. И ведь не даром! Стрела лести попала в цель. Хрольф заухмылялся в усы. Что-то подобное он и сам ощущал с тех пор, как увидел венедских парней, бегущих по берегу Волхова от разъяренной княжеской дворни. Теперь его грезы разделили и сыновья турпилингских купцов. Добыча, с которой его манскап возвращался на Бирку, уже начала превращать мечты шеппаря в Явь. Но только мечтать теперь надо было о большем! О гораздо большем, чем плодородный бонд и десяток фольков! Вот эти Волинские парни вознамерились стать старшинами своего города. Так почему бы ему, шеппарю драккара, на борту которого по воле Судьбы обретается Каменный Кулак, не пожелать стать ярлом? Ну, чем он хуже Ларса?
От тщеславных мыслей в голове у Хрольфа зашумело сильнее, чем от красного вина, так что дальнейших речей он почти не слышал.
Просьбу турпилингов он, конечно, удовлетворил: какой шеппарь откажется от трех, снаряженных для сечи воинов. Уж кто-кто, а потрошитель сумьских засек в прежние времена не мог похвастаться обилием ратарей, жаждавших примкнуть к его манскапу. Вероятно, гордыня родилась на много раньше сына Снорри: как светлейший из ярлов Хрольф небрежным движением руки передал парней под начало Ёрна, которого в свою очередь сделал кормчим одного из кнорров.
Теперь настала очередь викинга обратиться к шеппарю с речью. Даже несмотря на то, что на нем не было лисьей шапки, сомневаться в том, что это человек синеуса Ларса, не приходилось. И потому сказанное им обрушилось на племянника Неистового Эрланда как гнев Рэны среди полного безветрия.
– Я – Эгиль Скаллагримсон, воин, – сказал он голосом сиплым, как шум прибоя: – Я двенадцать лет бился в дружине Уппландского ярла. Случалось и раньше, что его людей брали в плен, но он никогда не приходил к ним на выручку и не платил за них выкуп. Волиняне предложили мне или дожидаться прихода ярла под стены Винеты, или пойти с ними в твой манскап. Прилюдно и громко я, Эгиль Скаллагримсон, воин, говорю, что ухожу от Ларса и хочу искать удачи на твоем драккаре, шеппарь.
– А что ты умеешь в бою, Эгиль? – спросил его Хрольф, с большим трудом одолев приступ удушливой гордости. Прежде ему не приходилось задавать этот вопрос: он с радостью брал на борт любого добровольца. Но уклад шёрёвернов обязывал шеппаря всячески чиниться, набирая людей в манскап.
Эгиль молча взял короткое копье, отвел руку и метнул его. До ворот Хохендорфа было шагов тридцать. Щит, который даннский конунг водрузил на верхнюю перекладину ворот, был невелик. Обычный круглый щит даннского ратаря. Железное жало вонзилось в него чуть выше срединного железного набалдашника. Под тяжестью копья он накренился и через мгновение упал с ворот.
Все, кто видел бросок Эгиля, восхищенно присвистнули. Если этот воин и не был хольдом, то отменным копейщиком он, безусловно, являлся. Хрольф важно кивнул, повелел Эгилю подняться на борт Грома, а сам пошел надзирать за погрузкой. Однако после двух приливов гордыни его рассудок заметно помутился, и шеппарь с трудом соображал, что творится вокруг.
Тем временем Волькша подошел к людям, доставившим с Волина трех парней и Скаллагримсона, и попросил их задержаться на чуток. Неизвестно, что он им посулил, но они согласились, даже несмотря на то, что солнце уже котилось к вечеру, а им предстояло еще неблизкое возвращение в Винету.
Договорившись с гребцами, Волькша побежал искать Эрну. Он нашел ее в мрачном доме Хохендорфских старшин. Женщина укладывала в кожаную, дорожную торбу свои пожитки.
– Эрна, там… – начал Волкан, переводя дух: – там приплыли люди из Винеты! Я уговорил гребцов подождать тебя.
– Меня? – удивилась Эрна.
– Ты, что, хочешь остаться здесь и дожидаться возвращения… – Волкан замялся, не находя слов, чтобы именовать ее мужа и свекра.
– Нет, – ответила ругийка, всем видом показывая, что не для этого она перетряхивала сундук со своим приданым, а до этого разорила тайники своих мучителей.
– Так пойдем скорее! Они отвезут тебя домой к братьям и отцу!
– Ты не хочешь брать меня с собой? – опустила голову Эрна.
Волькша оторопел.
– Я плохо готовлю? – спросила молодая женщина.
Волкан покачал головой. Вкуснее чем ругийка готовила только Ятва.
– Я слишком старая для тебя? – все так же тихо спросила Эрна.
– Ну, что ты! – поспешно ответил Годинович и отчего-то сглотнул. Ему хотелось спросить: для чего именно Эрна считает себя старой, но он не посмел.
– Тогда почему мой господин хочешь избавиться от меня?
– Я не хочу! – возмутился Волькша: – Я хочу вернуть тебя в дом, где ты была счастлива.
– Была! – впервые за все это время Эрна заговорила в полный голос: – Да, я была счастлива в доме моей семьи. Теперь это дом старшего брата, он заботится об отце. Это его доля – доля старшего брата. Но, чтобы там ни было, я буду для него обузой. Девушки для того и выходят замуж, чтобы покинуть родное гнездо. Для меня там больше нет места. Точно так же, как и в домах остальных братьев. Я знаю, что они никогда так не скажут, но это так. Ничья вдова и ничья жена, я принесу под их кров черную оспу своей горестной судьбы…
Волькша опустился на лавку и уронил голову.
– Когда в ночь вашего набега тебя под руки привели «выбирать» женщину, ты выглядел даже более напуганным, чем мы. Но когда ты посмотрел мне в глаза, я вдруг поняла, что передо мной человек, который никогда меня не ударит. Не знаю уж, как я это увидела, но с тех пор я с каждым днем все больше убеждалась, что первый взгляд не обманул меня. Господин… извини… Варглоб, ты – единственный мужчина в моей… взрослой… жизни, который был со мной нежен. Не выбрасывай меня, как негодный хлам, как кишку от съеденной колбасы. Возьми меня с собой. Я буду самой покорной из твоих фольков… Пожалуйста, Варглоб.
