Бернар стиснул зубы. Все равно рано или поздно он эту загадку разгадает!
А на часах уже половина четвертого, пора уходить. У Домны Растороши, хоть она и чокнутая, репутация вполне приличная, и можно надеяться, она его не убьет, если внезапно вернется, а он все еще будет заниматься изысканиями в ее доме. Она из тех, кто правила уважает. Но дождаться здесь ее возвращения — вот это уже будет не по правилам, потому что наглость.
Несмотря на бушующие в душе эмоции, Бернар тщательно уничтожил все материальные и нематериальные следы своего вторжения. Потом, вновь прикрывшись отводящими глаза чарами, быстро вышел из дома, стянул и спрятал в карман резиновые перчатки и направился к деревенскому магазину. Поболтав со скучающей продавщицей, купил тюбик крема для бритья и две пары носков, после чего, уже не таясь, пошел к гостинице.
Его по-прежнему грызла досада. Ничего, опять ничего… Сколько это может продолжаться? Он почувствовал легкую зависть к Филиппу: тот, наверное, уже в Дубаве и скоро удовлетворит свое неприхотливое любопытство — увидит благодарственные танцы перед портретом Летней госпожи. А то любопытство, которое мучает Бернара, каждый раз остается неутоленным, раз за разом, раз за разом… Он не мог бы сказать, что для него важнее: разбогатеть за счет Домниного секрета или заполнить некую умственную лакуну, выяснив наконец-то, как старая ведьма это делает? Наверное, то и другое напополам.
Заметная издали разноцветная растяжка над гостиничной дверью приглашала желающих присоединяться к общественному движению «Всем миром против стресса».
Бернар кисло усмехнулся: может, махнуть на все рукой да вступить в их ряды?
Домна вернулась, когда начало смеркаться. В первый момент ей показалось, что в ее отсутствие никто сюда не приходил, но потом она обнаружила, что рано расстроилась: молодой колдун из гостиницы искусно стер все следы — и все-таки он здесь побывал, чаши полны до краев.
Она провела ладонью над разрисованной магическими символами посудиной (глина из особого месторождения да кое-какие примеси, иначе эта чаша не могла бы вобрать в себя и удержать то, что в ней находится) и ощутила усиливающееся покалывание, рвущийся наружу нематериальный жар. Его упрямство, его энергия, его яростное любопытство и желание во что бы то ни стало добиться намеченной цели… После такого вливания Мерлиза оживет, как засохшее деревце после дождя.
Домна не умела делать алмазы и жемчуг. Зато она знала, как можно вылечить человека, чья жизненная сила вытекла, рассеялась, собралась в чуть тепленькие вялые комочки. Дело долгое, но терпения у нее хватит.
Она ничего у них не отнимала — брала только то, что они сами отдавали. За приманку (немного речного жемчуга и алмазов посредственного качества) ей пришлось выложить все свои сбережения, зато Мерлиза пошла на поправку. Если упрямый Бернар задержится тут еще на полгода, она, глядишь, и читать научится, хотя бы по складам. А если уедет — новые охотники набегут.
Домна принялась закрывать чаши с невидимой субстанцией крышками из глины с секретными примесями. Что ее считают дурой — неважно. Главное, чтобы они ни о чем не догадались. Свою уловку Домна позаимствовала у тех насекомых из Леса, которые прикидываются разными съедобными и несъедобными предметами, в том числе драгоценными украшениями.
Я — человек рациональный. И совсем не религиозный. Более того, как всякий порядочный ученый, верю своим глазам: если что-то вижу, то считаю увиденное реальным, а не плодом воображения. Даже если объект сей за тридцать пять лет, которые я прожил на белом свете, не попадался мне ни разу.
Так что, увидев голую девицу ростом двадцать сантиметров, я не счел ее ни галлюцинацией, ни мистификацией. Девица стояла на песке посреди пустынного пляжа и ежилась от ветра. Было поздно и, соответственно, уже темно, однако я видел ее вполне отчетливо в свете расположенного рядом фонаря.
— Помогите, пожалуйста! — Девица говорила по-английски с очаровательным, но лишенным географической привязки акцептом.
— Как? — спросил я, присаживаясь на корточки.
— Мне холодно, я голодна и хочу спать. — Она помолчала, а потом добавила: — Мне некуда пойти, ибо я потерялась.
— Это не ответ на мой вопрос, — сказал я, маскируя растерянность логикой. — Я спросил, как именно вам помочь.
На лице моей собеседницы появилось раздражение.
— Вы должны согреть меня, накормить и отнести в такое место, где я могла бы поспать, — сказала она, надменно сморщив нос.
Хм… У меня в номере есть мини-бар, а в мини-баре — какие-то пакетики… орешки или, может, чипсы. Для такой малышки хватит за глаза.
— Мне придется посадить вас в карман, — сказал я, протягивая руку и складывая ладонь стульчиком.
— В карман я не сяду, — рассердилась девица. — Я вам не кошелек.
Она сложила руки за спиной и отвернулась. Груди ее — кстати сказать, довольно большие — колыхнулись вверх-вниз.
— Но как же я пронесу вас в гостиницу?
— Я готова ехать, — она так и выразилась: «ехать», — у вас за пазухой.
Не дожидаясь согласия, девица села в мою (все еще протянутую) ладонь и для равновесия уцепилась за большой палец. От ее попки исходило ровное приятное тепло.
Я расстегнул пиджак, затем рубашку и осторожно подсадил девицу в образовавшееся отверстие.
— Не застегивайте пуговицу, — приказала она, высунув на мгновение голову, — а то я задохнусь.
Я почувствовал, как она устраивается у меня за пазухой… Стало щекотно. Наконец возня под рубашкой прекратилась.
— Я готова, — девица хлопнула меня по животу.
Увязая в песке, я доковылял до лестницы и поднялся на набережную.
— Ступайте плавно, а то меня укачает, — услышал я тонкий капризный голосок.
Я не фаталист. Скорее наоборот: считаю, что судьба соткана из случайностей. Взять хоть сегодняшнее приключение: приехал человек на конференцию в Ниццу, пошел с друзьями в ресторан, потом решил прогуляться по набережной… Интересно, что бы это создание делало, если бы я не захотел узнать, теплая ли вода? Так бы и тряслось от холода на пляже до утра?…
Моя гостиница располагалась неподалеку; через десять минут я уже входил в номер.
Первым делом я отыскал табличку «Не беспокоить» и повесил на дверную ручку с внешней стороны двери. Затем встал на колени перед журнальным столиком так, чтобы столешница оказалась на уровне пояса, и отодвинул в сторону галстук.
