Эрувэ понимающе кивнула, и Аэлухель почувствовал, как она крепче в жесте поддержки сжала его плечо. Задумалась на несколько мгновений, а после спросила:
— Ты помнишь то нападение, после которого оказался в плену, а затем на рынке? — и тише добавила, осторожно попросив: — Расскажи мне, если ты можешь это сделать.
Аэлухель озадаченно вскинул брови: он не ожидал именно такого вопроса. Теперь сам задумался, заглядывая в глубины своей памяти, и трогательно нахмурился, мучительно пытаясь вспомнить то, что он и так никогда не забывал. То, что тенью преследовало его уже далеко не одно столетие.
— Я помню тот день, — медленно начал он, чувствуя, как образы мучительно накатывают, словно волна прибоя. — Почти не помню лиц и голосов, не помню имён, но помню хаос и ужас, которые в одночасье сменили расслабленную радость и безмятежность обычного дня простого приморского поселения. Тогда на небе не было ни облачка, и солнце в зените бросало яркие лучи на берег. Искрилось на воде, переливаясь драгоценными самоцветами — когда я был ребёнком, мне нравилось подолгу наблюдать за солнечными бликами, воображая, что так блестят груды богатств и золота.
Он замолчал, с удивлением отмечая, что каждое новое слово даётся ему со всё большим трудом — даже об издевательствах Силсана в своё время ему было не так тяжело говорить. Или, возможно, всё дело было в собеседнике? Ведь перед Ридраилом он и так был рабом, бесправной вещью — он видел его в наихудшем и унизительном положении. Но Эрувэ всегда знала его как сильную и умелую личность, и открывать перед ней слабость было… стыдно?
Словно чувствуя его замешательство и трудность, она успокаивающе погладила его по плечам. Заглянула с тревогой в лицо и шепнула что-то вроде «если не хочешь, можешь не продолжать». Но Аэлухель качнул головой, и вздохнув, продолжил:
— Я не помню тот миг, когда пираты наводнили улицы. Я даже не могу с уверенностью сказать, пришли ли они с моря, или с суши, или и оттуда, и оттуда. Я помню только крики, ругань, лязг металла… огонь. Мне было тринадцать, я был ещё ребёнком, и я помню, что я был ослеплён и оглушён ужасом, совсем не зная, что делать. Мне кажется, я слышал голос матери, она пыталась добежать до меня. Она кричала мне прятаться, пыталась отбиваться, но её пронзили насквозь, ударили в спину, прямо у меня перед глазами, и я как будто врос в землю там, где и стоял.
Воспоминания уносили его всё дальше вглубь памяти, и Аэлухель словно вновь оказался в самом сердце своего страшнейшего кошмара. Он снова слышал запах крови и гари, слышал какофонию звуков — крики, треск горящего дерева, хаотичный топот ног, звон металла; снова видел оранжево-красное зарево, чёрные тени и мечущихся эльфов, тщетно пытающихся уйти от неминуемой гибели. Часть из них, кто пытался хоть как-то сопротивляться, зарубали на месте; часть пираты хватали под мышки, словно мешки, и тащили к себе, не обращая внимания ни на крики, ни на мольбы, ни на слёзы, ни на тщетные попытки вырваться. Воспоминания были такими яркими, как наяву, как будто он вернулся на несколько веков назад.
— Я не знаю, что случилось с отцом, — голос Аэлухеля осип и звучал почти не слышно. — Надеюсь, он получил быструю смерть. Я поздно пришёл в себя и попытался скрыться — меня поймали без особого труда. Их добычей тогда в основном и были дети — взрослые почти все полегли. Они оставили их трупы и горящие дома, а нас увезли туда, откуда не бывает возвращения. И нас ждала судьба, что была хуже смерти. Мне было тринадцать, и тогда я впервые пожалел о том, что всё ещё жив. Я был совсем ребёнком, и я был в ужасе.
Погружение в пучины собственной памяти мучительно, и Аэлухель не замечает, как впивается в собственные волосы, а в его глазах отражается тот самый ужас. Холодный пот стекает по спине, а с ресниц срываются слёзы — отнюдь не позорное напоминание о том, что он всё ещё жив и способен испытывать боль.
В себя его приводит искреннее заботливое тёплое объятие. Он смаргивает наваждение, с трогательной растерянностью глядя куда-то вперёд. Эрувэ обнимает его, гладит по спине и волосам, и Аэлухель судорожно выталкивает застрявший в груди воздух. Неуверенно, будто впервые, отвечает на объятие, и прячет на женском плече мокрое лицо.
— Спасибо, — она не утешает словами, но мягко перебирает волосы. Объятиями и присутствием даёт понять, что он не один. Благодарит за доверие и разделяет кошмар подсознания и яви, и Аэлухель крепче смыкает объятие.
Боль постепенно проходит, как и приходит успокаивающее осознание: всё это осталось в далёком прошлом и едва ли повторится опять.
========== Вопрос 13 ==========
Комментарий к Вопрос 13
«Как консервативная знать отнеслась к тому, что их по факту возглавил иностранец, бывший пират, да ещё и в придачу этнический лесной эльф? Не пытались ли замутить против тебя заговор какой?»
— Вы шутите? — взгляд Эрувэ нервно метнулся от одного непроницаемого лица к другому. — Народ не признает! Начнутся волнения! Лучше выберите кого-то другого! — она также нервно посмеялась, неуютно поведя плечами, и её взгляд стал напуганным и умоляющим.
— Боюсь, миледи, для того чтобы избежать смуты и кровопролития мы должны сделать это, — советник Халлон покачал головой. Недовольно нахмурился и перевёл взгляд на невозмутимого Аэлухеля, стоявшего за спиной Эрувэ. — Пусть король Эйладар женился на вас тайно и о том никто не знал, вы не перестаёте быть королевой. Король умер бездетным, иных родственников у него нет. Кризис престолонаследия и пустующий трон начнут анархию и станут поводом для наших внешних врагов. Единственный способ сохранить хотя бы относительную стабильность — признать вас… моя королева.
Эрувэ вздрогнула от этого обращения и обернулась, беспомощно посмотрев на Аэлухеля. Тот едва заметно ободряюще улыбнулся уголками губ и сжал её ладонь.
— Меня не примут, — сокрушённо покачала головой она. — Как и не примут моего супруга…
Не нужно было быть гением, чтобы понимать очевидные вещи. Но Эрувэ зрила в корень, прекрасно осознавая, что народ не будет в восторге. Королева-простолюдинка, которая к тому же вышла замуж за лесного эльфа — а дальше что?
Народ роптал. Пусть эра террора короля-параноика закончилась и альвы могли выдохнуть с облегчением, свою гордость и высокомерие он всё равно не растеряли. Однако вместе с тем народ был слишком уставшим и обескровленным постоянными войнами и усилившимся в последние годы давлением, так что советник Халлон тоже оказался прав. Пусть королева и была простолюдинкой, а её муж иностранцем, всё было законно и легитимно, и придраться было не к чему.
— Нам повезло и не повезло одновременно, — Аэлухель ухмыльнулся, размышляя вслух, вместе с супругой перебирая гору бухгалтерии, пытаясь вникнуть в финансовые дела нежданно-негаданно свалившейся на его плечи страны. — Народ слишком слаб, чтобы бунтовать так, чтобы это стало для нас проблемой. И в то же время государство находится на такой грани, что любая незначительная ошибка приведёт его к краху.
Эрувэ на это ничего не ответила, лишь устало потёрла глаза. Как и Аэлухель, она не ожидала когда-либо очутиться на такой вершине власти и теперь чувствовала себя не на своём месте. Аэлухель, честно говоря, тоже, но он был умён, и годы в среде пиратских интриг научили его многому.
Знать, вернее, её жалкие остатки, изначально от отчаяния пошедшие за бунтарями, конечно, тоже была недовольна. Хоть это и было её решение, ответственность за него она пыталась переложить на плечи королевы и её консорта. Высокородные благородные альвийские аристократы не стеснялись выражать своё пренебрежение. Некоторые даже пытались плести интриги; возможно даже подумывали об устранении неугодных монархов. Но их было немного, и они были слабы — Эйладар ощутимо проредил их ряды, поддавшись своей паранойе.
Опытному шпиону и манипулятору было несложно разобраться с ними. Кого-то подкупить, кого-то запугать, кого-то — ах, какая жалость! — скоропостижно похоронить. Это Эрувэ чувствовала себя не в своей тарелке, не знала, за что схватиться в первую очередь, и напоминала растерянного ребёнка. Но за её спиной стоял её консорт, который никогда и никому не позволит навредить своей жене и самому себе. Пусть недовольные возмущаются, сколько им влезет — это было их решение возвести на престол законную королеву. Теперь они могут с ним лишь смириться или сгинуть.
