— Сальмир?
— Ты не совсем правильно меня понял, — с явной неохотой отозвался калерат, еще более усугубив напряжение охватившее Лутарга.
— В чем?
Пока мужчина молчал, подбирая слова, молодой человек несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить забурлившую внутри силу. Он еще не был знаком со всеми правилами контроля своего духа, но уже точно знал, что потеря самообладания питает его, делая сильнее.
— Ты должен… — Сальмир настороженно посмотрел на мужчину, но заметив предупреждающий взгляд, решил оставить совет при себе, предоставив Лутаргу самому справляться с собственными проблемами.
В конце концов, усмирение духа его прямая обязанность, особенно такого, как рьястор.
— Я жду.
— Хорошо. Антаргин просто отключил его. Твой друг будет спать вплоть до нашего возвращения, но чем меньше это будет продолжаться, тем лучше. С каждым днем он будет слабеть, и если сон слишком затянется, то может не проснуться вовсе. Несколько дней не принесут особого вреда, ну а дальше… Мне жаль.
В голосе Сальмира звучали искренние извинения и раскаяние, а Лутаргу пришлось крепко сжать челюсти, чтобы справиться с вспышкой ярости, полыхнувшей внутри него и с радостью проглоченной рьястором. Вновь проснулась жажда крови.
— Мы можем разбудить его сейчас? — процедил молодой человек, продолжая борьбу за контроль над взбунтовавшейся половиной.
— Нет. Пока тропа закрыта, не можем.
— Когда?
— Не уверен, что Антаргин будет готов так скоро, — ответил Сальмир, но затем задумчиво добавил: — хотя с тобой рядом возможно и…
Закончить он не успел, так как мужчины миновали очередной поворот и столкнулись лицом к лицу с двумя тресаирами, которые моментально оборвали свою собственную беседу и склонили головы перед Сальмиром. Калерат собирателей был уважаемой фигурой в обществе истинных рожденных с духом.
За разговором Лутарг не следил, лишь рассеянно кивнул на обращенное к нему приветствие. Мысленно он пребывал с отцом, собираясь потребовать от того открыть тропу и разбудить Сарина. Молодой человек не собирался позволить старцу пребывать в беспамятстве и рисковать своей жизнью, которая в большинстве своем была посвящена его же поискам. Так за добро не платят.
Перворожденный ждал мужчин у маленькой двери, ведущей в подземелье. Он уже знал, что Лутарг сердит и недоволен. Рьястор, ворочающийся в мужчине, недвусмысленно заявлял о взволнованном состоянии молодого человека, столь далеком от стабильности.
Но в тоже время Антаргин чувствовал, что сын борется за право главенствовать. Это радовало мужчину, напоминая о присущей Лутаргу силе духа, что он почувствовал в нем при первой встрече. Перворожденный был уверен, что со временем тот научится всему и уже не будет так легко вспыхивать и выходить из себя, идя на поводу у желаний рьястора.
К тому же Антаргин осознавал, что его собственное перевозбужденное состояние воздействует на духа и также ищет выхода. Только если он сам твердой рукой удерживал восстающую суть себя, то Лутарг еще не научился смирять ее, и потому все время находится на грани взрыва. Рьястор в одинаковой мере реагировал на них обоих.
Едва встретившись с пылающим взором сына, Антаргин попросил:
— Я покажу тебе кое-что, а потом мы поговорим. Хорошо?
— Знаешь? — так же, как и Перворожденный, Лутарг вместо приветствия задал вопрос.
— Да, и понимаю твое недовольство, — отозвался мужчина.
— Ладно.
Лутарг согласился, проглотив слова протеста, так как прочитал в глазах отца невысказанные мольбу и обещание. Кажется, это было важным для него, — решил молодой человек, что Перворожденный подтвердил благодарным кивком.
— Вот и договорились. Сразу видно — одно целое, — чуть слышно проворчал Сальмир, смерив их обоих взглядом.
— Не завидуй. Я же не виноват, что ты с младшей разобраться не в состоянии, — со смешком парировал Антаргин.
— Мог бы и надавить, как самый старший из всех, — не остался в долгу Сальмир.
— Твоя сестра, сам и разбирайся.
Лутарг в эту шуточную перепалку встревать не стал, но был благодарен. Она позволила ему собраться и окончательно справиться с собой.
— Идемте, — Перворожденный толкнул дверцу, и она без единого звука распахнулась.
— Уверен? — спросил калерат, и в его глазах Лутарг увидел сомнение.
— Абсолютно. Мы это уже обсуждали, — отрезал Антаргин.
— Как скажешь.
По узкой лестнице, устремляющейся вниз, мужчины спускались в полном молчании. Лутарг, замыкая процессию, размышлял над тем, что услышал. Неуверенность Сальмира и убежденность отца пробудили в молодом человеке любопытство. Он задавался вопросом, куда они ведут его, но где-то в нем самом подспудно теплилось знание — к Риане.
Вот только колебания собирателя тел на этом фоне рождали в Лутарге неуверенность. Неужели она может не принять его?
Лестница завела их в тупик, оборвавшись возле сплошной стены, выложенной из больших ровно отесанных камней. Перворожденный первым приложил левую руку к гладкой поверхности. Сальмир последовал его примеру.
— Подойди, — позвал сына Антаргин, приглашая его присоединиться.
Лутарг неуверенно коснулся рукой камня, и вместо ожидаемой прохлады почувствовал приятное, согревающее тепло.
— Будет жечь. Не волнуйся и ничему не удивляйся, — посоветовал молодому человеку калерат, бросив еще один хмурый взгляд на Перворожденного, что Лутаргу уже порядком надоело.
Такое ощущение, что эти двое все время оспаривают мнения друг друга. Только непонятно почему?
А на счет не удивляться, Лутарг сказал себе, что попробует, хоть это и представлялось ему невыполнимым. Слишком много неясного и неожиданного происходило вокруг него, чтобы реагировать спокойно.
Сальмир оказался прав. Стена под его ладонью постепенно начала накаляться, пока не стала обжигающе горячей, а желание отдернуть руку почти непереносимым.
Но он терпел, наблюдая за сосредоточенными лицами стоящих рядом мужчин, пока не почувствовал это…
Взрыв. Все в нем взорвалось, словно что-то лопнуло внутри, разлетевшись на множество разрозненных осколков, которые затянуло в свирепствующий вихрь.
Даже спустя долгое время, молодой человек не смог объяснить себе, что именно почувствовал в тот момент. Этого нельзя было выразить словами, невозможно передать.
А потом он просто собрался. Как и во что, Лутарг не знал, но стал ощущать себя целым. Собой, и в тоже время не только собой. Будто его вдруг стало слишком много.
Он не видел своего тела, не ощущал его, не чувствовал биение сердца, но он был.
