Хон усмехнулся.
— Ну тогда и не стесняйтесь. Наше — ваше.
После ужина — привычного для пастухов и показавшегося настоящим пиром для Мэроу и Ланта — пастухи затянули песню, довольные, что есть кому спеть.
Жили-были пастухи,
Всё зверей своих пасли.
Жили-были, выходили
На поляну выводили.
Вся отара, вся была
И пушиста, и бела.
Год за годом пролетали,
Всё пасли и не скучали.
Песни пели, танцевали
На поляне отдыхали.
Как-то раз пришёл раздор.
Вёл один свой разговор:
"Пусть отара ест траву,
Не зелёну, а белу —
Пусть становится умней,
И мудрей же, и толстей "
"Не белу, а красны травы,
Пусть едят себе, отара,
Пусть становятся лучшей,
И правдивей, и толстей!"
Первый в гневе обернулся,
Рассердился, увернулся:
"Что за глупость, красна трава —
Настоящая отрава!
Корм отаре нужен белый,
Для высоких, для пределов".
Тут второй давай орать,
Землю под ноги кидать:
"Для всего, для жизни смелой,
Красны травы — вот пределы.
Красны травы, всем нужны,
Ну а белые — глупы".
Танцы танцуют. Песни поют.
С огнём играя,
Идут. Идут. Идут!
Назад не смотрят.
Давние пастухи,
О, ушли, разошлись,
Кто куда!
Года минуют, века поют,
Пастухи в полях разных —
Отару разделённую пасут.
Один выбрал траву белу,
Другой красну — как пределы.
Одному одно дороже,
Ухмыляется как рожа.
А второму то милей,
И румяней, красивей!
Жили-были пастухи,
Всё зверей своих пасли.
Разругались, разошлись.
Так поныне не сошлись.
Танцы танцуют. Песни поют.
С ветром играя,
Не идут вперёд, не идут!
Сидят, пастухи
С отарою своей.
Каждый ест, что ему милей.
А отара всё тощей!
Многие года прошли,
Так примиренья не нашли.
Пастухи. Отара. Поле.
Видимость, ещё не воля.
Спев, пастухи развеселились и, переплетя локти, принялись задорно кружиться, напевая историю двух пастухов-раздорников:
Жили-были пастухи,
Всё зверей своих пасли.
Жили-были, выходили
На поляну выводили…
К позднему вечеру не спеша собрали стадо и пошли к одиноко стоящей на краю поляны хижине. Куда следом направились и Лант с Мэроу поразмыслив, что перед дорогой неплохо бы и отдохнуть. Внутри хижины оказалось тесно и темно, одно небольшое оконце, и то затерялось под крышей. Две кровати, табурет, да и только.
Зато внизу отыскался просторный погреб, где в прохладе хранились овощи и некоторые фрукты, был здесь и сыр, и разные соленья. Взяв всё, что нужно, Хон по деревянной лестнице выполз из погреба, выставив еду на пол. Сам выбрался и захлопнул вход деревянной крышкой.
— Так и живём, — проговорил пастух, расставляя всё на широкий табурет.
Хог тем временем зажёг свечу, поставив её на единственную полку. Его брат нарезал щедрыми ломтями сыр, разломил две большие кукурузные лепёшки и налил в деревянные кубки янтарной жидкости, от которой сильно пахло мёдом.
— Ну, значит, свёл мир нас, — Хон кивнул всем и быстро выпил. Утёр рот рукавом. Хог пил медленно, Лант не долго думая, сделал так же как и Хон, Мэроу предпочёл только смочить губы.
Ночевали двое путников на полу на двух тонких матрасах без подушек. Однако после леса и такое незамысловатое ложе казалось достойным королей. Поутру попрощавшись и поблагодарив за ночлег и собрав свои пожитки, они отправились дальше в Элам. Еды теперь должно было хватить на большую часть пути, а остальные день два, если что, можно и так пережить.
Скоро отыскался и высокий острый камень со звездой и одним длинным острым лучом. Дорога была широкой, так что и три повозки могли ехать бок о бок. Часто от неё, как от реки, уводили другие тропки, все узкие как одна, так что заблудиться друзья не боялись.
— Посмотри, — Мэроу указал вдаль и Лант проследил за его взглядом. Там далеко паслись вороные кони, грациозные и дикие как буря. Двое из них как раз пританцовывали один перед другим.
— Нам бы они очень помогли, но не лишать же их свободы, — немного погодя добавил Мэроу.
К концу седьмого дня после встречи с пастухами впереди, среди широкой равнины, показался Элам — город острых башен, мостов и арок. Его дворцы один другого выше уходили под небо, а кругом зеленела яркая как весной трава. А за городом блестела в свете солнца река Дара. С одного берега с трудом проглядывался другой. Разбросанные как веснушки на лице дома громоздились вокруг Элама. Были здесь и редкие башенки на стенах, с площадок которых можно увидеть, кто приближается к городу. Полные народа земли, пышущие достатком, сторожевые посты повсюду.
Друзья остановились на какое-то время, кто с интересом, а кто и с жадностью впитывая увиденное. Интересен был каждый трактир, каждый дом, впервые они видели столько занятых своими делами людей в одном месте. Кто нёс гусей, кто ругался с трактирщиком за непомерную плату, кто лупил сына-сорванца, кто сбывал мечи повыгоднее, а кто и погонял ленивую лошадь. Ржали кони чуя дорогу. Перекрикивались женщины из окон по разным концам улиц.
Ворота между двух высоченных башен пропускали путников из разных земель в сам город. Там же стоял и разодетый как на праздник мужчина. В его обязанности входило получать плату за въезд и давать знаки дозорным. С ним то и пришлось говорить Ланту, чтобы попасть в город. Отсчитав четыре медные монеты, после чего в мешочке осталась всего одна, Лант передал их караульному и тот, махнув рукой, подал знак и пропустил их в город.
Внутри оказалось куда люднее, чем снаружи. Тут от телег приходилось отскакивать в сторону чуть ли не при каждом шаге. Здесь торговцы зазывали в лавки, предлагая всевозможные товары. Стража стояла неподвижная, во всеоружии и полном облачении, воинственно взирая на каждого входящего. На головах у них были натёртые до блеска шлемы, тела защищали кольчуги, у каждого меч.
Что ни поворот — отмечен высокой аркой, большие фонтаны с кристальной водой попадались на каждом шагу. Заглянув внутрь, Мэроу увидел устланное разноцветными речными камешками дно и золотых рыбок, медленно плавающих меж зелёных и коричневых водорослей. На одной площади не нашлось и места чтоб ступить, не разогнав голубей.
Что ни башня — то взирающий вниз воин. Дома здесь были покрыты белой черепицей, а дворцы — каменные и изящные, со стороны ни один из них Ланту не показался крепким. Не пропуская ни одной вывески, Лант внимательно изучал вырезанные в дереве надписи. Резвый Козлёнок, Добрый Бык, Орёл Воды, Целительные Травы. Прочитав последнюю надпись, Лант остановился. Изрезанные многочисленными узорами двери деревянные вели в небольшую тёмную лавку, насквозь прокуренную благовонными маслами и дымом.
