– Ты говоришь правду?
– Да, да!
– Значит, ты признаешь себя женщиной? Только женщиной и никем больше?
– Да! Я только женщина!
– Ив тебе нет ничего, что позволило бы тебе сравниться с мужчиной?
– Нет! Я только женщина, целиком и полностью женщина!
– Ну что ж, – отозвался Марленус, – если ты всего лишь женщина, значит, наказывать тебя как разбойницу нельзя.
Из груди Вьерны вырвался вздох облегчения. Она попыталась освободиться от рук державших ее охранников.
Ее не отпускали.
– Значит, – продолжал Марленус, – сухожилия перережут тебе как беглой рабыне.
В глазах Вьерны с новой силой вспыхнул ужас. Марленус был прав. В наказание за повторную попытку побега рабыням нередко перерезали подколенные сухожилия. Мне приходилось встречать жертв подобной процедуры на улицах Ара. Зрелище, надо признаться, не из приятных.
– Перерезать сухожилия рабыне, – распорядился Марленус.
– Хозяин! Прошу вас, хозяин! – взмолилась Вьерна.
Марленус жестом приказал охотнику с ножом повременить.
Слова Вьерны поразили нас всех, за исключением Марленуса. Она впервые назвала его хозяином.
– Пожалуйста, хозяин! – рыдала девушка. – Не нужно меня калечить! Прошу вас!
– Рабыня просит вас пощадить ее, – официальным тоном сообщил Марленусу охотник, занесший нож над ногой девушки.
– Это правда? – поинтересовался Марленус.
– Правда, хозяин, – еще громче разрыдалась Вьерна. – Я полностью в вашем распоряжении! Я, ваша рабыня, прошу у вас пощады! Пощадите меня, хозяин!
– Отпустите ее, – приказал Марленус.
Охотники на шаг отступили от девушки; державший в руке нож спрятал его за пояс.
Вьерна поднялась с земли и осталась стоять на коленях, уронив руки и низко опустив голову. Тело ее била мелкая дрожь. Остальные девушки испугались ничуть не меньше. Хура и Мира побледнели как полотно. Вьерна была сломлена. Ее высокомерие и дерзкое упрямство исчезли. Она смотрела на Марленуса так, как смотрит на своего хозяина рабыня. Теперь она знала, что несвободна, и знала, кому принадлежит. Во всеобщем молчании она направилась к своему ошейнику, лежащему в пыли на том месте, куда его бросил Марленус, подняла его, подошла к великому убару и опустилась перед ним на колени. В глазах ее стояли слезы. Дрожащей рукой девушка протянула ошейник Марленусу. Убар вытер его о рукав своей туники. Вьерна, низко склонив голову, протянула ему скрещенные в запястьях руки.
– Я полностью подчиняюсь вам, – произнесла она официальную формулу новообращенной рабыни.
Марленус защелкнул на ней ошейник и поданной ему веревкой связал ей руки. Вьерна подняла на него глаза.
– Я ваша рабыня, хозяин, – негромко произнесла она.
Марленус обернулся к одному из своих подчиненных.
– Вымойте ее, – приказал он, – причешите и умастите ароматическими маслами.
Вьерна уронила голову.
– После этого, – продолжал убар, – наденьте на нее шелковую накидку рабыни для наслаждений и прикрепите к щиколотке колокольчики.
– Да, убар, – ответил человек.
Марленус не спускал глаз со своей коленопреклоненной рабыни.
– Проколите ей уши и вденьте золотые серьги, да покрупнее.
– Да, убар, – повторил человек.
У рабыни хватило сил, только чтобы поднять глаза. Она была воплощением покорности, готовая исполнить все, что пожелает ее хозяин.
– А сегодня вечером, когда она пойдет в мою палатку, чтобы прислуживать за ужином, проследите, чтобы ей нарумянили щеки и накрасили губы.
– Все будет сделано по вашему желанию, убар, – заверил Марленуса слуга. Затем он взглянул на Вьерну: – Пойдем со мной, рабыня.
– Да, хозяин, – покорно откликнулась Вьерна и последовала за ним.
Мне вспомнился хрупкий горицвет, зажатый в громадной ладони Марленуса.
– Этих рабынь тоже уведите, – распорядился убар, небрежно указав на сжавшихся от страха девушек Вьерны.
Их немедленно увели. Не одна из них, полагаю, думала в этот момент о том, что все происшедшее сейчас с Вьерной может случиться и с ней. Я подозревал, что многие из них проведут эту ночь в тревожных размышлениях, лежа без сна под навесом у тяжелого металлического кольца, к которому прикована цепь, пристегнутая к ножному браслету.
– Теперь нам можно уйти, убар? – спросила Хура.
Марленус взглянул на встревоженные лица женщин, внезапно осознавших, что они оказались одни в окружении враждебно настроенных мужчин.
– Идите, – разрешил Марленус.
Обе молодые женщины в коротких шкурах поспешно направились к воротам, открывшимся при их приближении. За частоколом их терпеливо ожидали остальные девушки-пантеры. Едва собравшись вместе, немедленно скрылись в лесу. После этого разбойницы Хуры недолго оставались поблизости от лагеря Марленуса из Ара.
– Думаю, убар, мне скоро придется вернуться в свой лагерь на берегу Лаурии, – сказал я, когда мы остались одни, без женщин.
– Ты волен уйти отсюда, как только пожелаешь, – ответил Марленус – И все же останься здесь еще на день. Воспользуйся моим гостеприимством. – Он хлопнул меня по плечу. – Должны же мы с тобой доиграть партию!
Я рассмеялся.
– Обязательно! – Я уже забыл о партии, которую мы, не успев начать, отложили, услышав у ворот боевой клич Хуры, возвещавший о доставке беглой рабыни.
У входа в палатку Марленуса я остановился. Марленус обернулся.
– Убар, – спросил я, – а если бы Вьерна не попросила у вас пощады, если бы она не разрыдалась и не признала себя целиком и полностью вашей рабыней, вы бы действительно привели в исполнение свою угрозу?
– Я не понимаю, – ответил Марленус.
– Вы действительно приказали бы перерезать ей сухожилия?
– Конечно, – сказал Марленус. – Ведь я – убар!
– Когда ты уйдешь отсюда, – произнес Марленус, внимательно глядя на доску, – я хочу, чтобы ты отправился прямо к себе на корабль.
– Именно это я и собираюсь сделать, – ответил я, обдумывая комбинацию своих фигур на доске.
– Я не хочу также, чтобы ты шел к обменному пункту разбойниц и пытался освободить находящуюся там бывшую гражданку Ара.
– Понял, – ответил я.
– Как ее бывший убар, я сам позабочусь об этом Да, я не завидовал Талене: она посрамила отца нечего сказать.
– Позвольте поинтересоваться вашими намерениями на ее счет, – попросил я.
– Девушку возвратят в Ар.
– Понятно.
Марленус поднял на меня глаза:
– Выброси ее из головы. Она недостойна свободного мужчины.
Я кивнул. Он был совершенно прав. Талена, некогда дочь великого убара, стала теперь ничем. От нее отреклись. У нее теперь не было семьи, не оставалось влияния и богатства. Она сохранила лишь свою красоту и клеймо на теле. Даже выпущенная на волю, она, будучи отлученной от семьи, оставалась как бы вне кастовой принадлежности. Любая крестьянская девчонка из заброшенного Богом селения в социальном плане стояла значительно выше ее. Красавица Талена, удивительная, неповторимая Талена, превратилась в ничто. В совершеннейшее ничто. Теперь она никому не нужна. Мы с Марленусом отлично это понимали.
