Попытка не удалась, зато поведение шара подтвердило догадку — надо порвать нить.
Ещё несколько беспорядочных скачков по кабинету. Оторваться хоть немного. И, если удастся, притупить бдительность мага.
Удирая, Дайм пытался настроиться на кусочек Огня так же, как ловил обыкновенный мяч. Но огонь не поддавался, выскальзывал из бело-лиловой сетки и обжигал. На ладонях вспухли волдыри ожогов.
Не поддаваться. Не поддаваться. Не бояться. Двигаться быстрее и думать, думать.
Раз чистая сила разума и жизни не помогает, что может остановить огонь? Где взять воду?
Взгляд Маргрейта шарил по кабинету в поисках решения. Ни вазы с цветами, ни кувшина с водой, ничего! Только мебель и драгоценные магические книги в шкафах. А огонь медленно, но верно приближается, и пространства для маневра все меньше…
Отчаявшись придумать хоть что-то путное, Дайм схватил с ближайшей полки книгу и швырнул в шар. Тот отшатнулся, пропуская старинный фолиант.
Окрыленный успехом, Дайм швырнул в сгусток огня вторую книгу, затем третью. Шар метался, шипел и плевался, но книги не жег.
Схватив сразу два фолианта, Дайм метнул их один за другим — первый чуть правее шара, а второй сразу за ним и чуть дальше. Прямо в мерцающую паутинку.
Треск, струйка дыма…
Довольный смешок магистра.
Повернувшись к магу, Дайм уставился на него, не выпуская из внимания окружающую обстановку. Он все ещё тяжело дышал от волнения, готовый к следующему подвоху. Тот не заставил себя ждать.
Упавшие на пол фолианты зашелестели страницами, словно их коснулся порыв ветра, взмыли в воздух и, стремительно увеличиваясь, превратились в хищных птиц. Острые когти, твердые клювы — пять ястребов, поблескивающих лиловым оперением, закружили под потолком. Мгновенье, и пять клювов нацелились на него…
Инстинктивно Дайм вскинул руки.
Лиловым оперением? Разум. Иллюзия!
Пять снежков — остро белых и колко сиреневых — образовались в его ладонях. Воспоминание, всего лишь воспоминание о последнем снежном бое с братом…
Ни один из ястребов не успел долететь. Касание, вспышка — и, трепеща страницами, книга падает на пол. Одна, вторая…
Не успел пятый фолиант коснуться ковра, как сквозь распахнувшиеся створки окна в кабинет влетел снежный вихрь. Закружился, обжигающий и колкий, тысячей крохотных лезвий раня незащищенную кожу рук и лица, полосуя одежду, вымораживая дыхание. Струйки крови из ранок тут же застывали красными сосульками, ресницы покрылись инеем и слиплись, ледяной воздух терзал легкие.
В голове не осталось ни одной мысли — только боль и страх, и на самом донышке упрямство. Он не для того здесь, чтобы бессмысленно сдохнуть, подобно бабочке в omna dagesnmin! Он светлый маг, а не насекомое — и Светлой есть до него дело!
Собрав остаток сил и разума в кулак, Дайм устремился в небо, к теплу — к светлой силе, к молочным струям жизни. Он словно превратился сам в столб света, пробивающий тучи снизу вверх, навстречу солнцу. И Райна ответила. Тонким, как паутинка, лучом, переливающимся всеми цветами радуги, ослепительным и горячим. Прямо в сердце. Сиянием, разметавшим голодных крыс тьмы.
Под застывшей ледяной коркой, в глубине почти мертвого тела снова запульсировала жизнь. Горячий ток крови согревал и оживлял застывшие легкие, возвращал подвижность в конечности. Сквозь ослепительную боль регенерации Дайм снова чувствовал свое тело, чувствовал, как тает окрашенный красным ледяной панцирь, как затягиваются порезы на коже.
Вместе с болью возрождения к нему приходило понимание — это не игра. Самоуверенность подвела его, как и вера в то, что светлый не способен убить светлого, что если он нужен магистру и Императору, то ему ничего не грозит. Дайм ошибся. Один раз. Но этого раза достаточно, более чем достаточно.
Одно бесконечное, как смерть, мгновенье, чтобы осознать, кто он есть на самом деле. Светлый маг? Да. Сын Императора, плоть от плоти правителя — и в крови его та же сила, что создала Империю. Неважно, была ли его мать императрицей или нечаянной наложницей, неважно, желал ли отец его появления на свет. Как неважно и все то, что с детства внушали родители, священники и наставники. Чем помогла матери мягкость и доброта? Всю жизнь пряталась в глуши, не смела показаться людям на глаза — и все равно Император забрал то, что считал своим.
Так почему он, сын Императора, должен смиренно принимать навязанную участь? Разве он уже бессмысленный голем, которому только и остается, что танцевать, подчиняясь нитям кукловода? До тех пор, пока Свет с ним, никто — никто и никогда! — не отнимет воли и разума, не поставит на колени, не свернет с пути Дайма Кристиса. Человека, твердо знающего, чего он хочет — и светлого мага, коснувшегося Тьмы.
Стиснув зубы, чтобы не стонать, Дайм поднялся с пола. Свет по-прежнему окутывал его привычным лиловым и белым, только теперь сила не плескалась ласковыми волнами, а ограждала упругим коконом.
— Садись. — Невозмутимый магистр указал на стул перед письменным столом.
С трудом преодолев боль во всем теле и натянув на лицо маску полного спокойствия, баронет Маргрейт степенно присел и посмотрел магу в глаза. Прямо и безбоязненно — притворяться не пришлось. Дайм не страшился больше ни новых испытаний на прочность, ни возможного превращения в голема, ни обмана, ни смерти… но и не собирался так просто сдаваться. Чем пополнить ряды ублюдков-телохранителей, лучше умереть — как оказалось, это не так уж страшно.
— Пей.
На столе перед ним материализовалась большая кружка с молоком.
Взяв её в обе руки, Дайм принюхался. Ничего, кроме молока.
— Думаешь, отравлю? Не доверяешь?
— Нет. Не доверяю.
— Хм… ну и правильно.
Теплое молоко показалось горьким и соленым, как кровь с пораненных губ. Но он выпил. И вторую кружку тоже — регенерация требует питания, а не глупой гордости.
— Ещё хочешь?
— Нет, благодарю. А вы? Узнали все, что хотели?
— Пока не все. — Магистр едва заметно усмехнулся. — Мэтр Хеуск не учил тебя боевой магии?
— Нет.
— И трактат Оулкина о взаимозаменяемости не давал… старый нытик. Но хоть «О сущности идеального и материального» вы изучали?
— Я читал Палона, у нас в библиотеке все его сочинения.
Дайм сохранял невозмутимый вид, хотя внутри все кипело. Строгий и честный наставник, клявшийся именем Светлой, что не имеет отношения к Конвенту и последние двадцать лет не приближался к Фьонадири и магистру Шарьену ближе, чем на пятьдесят лиг… Никогда не писавший писем и не выезжавший из поместья… Влюбленный в баронессу искренне и безнадежно… На все просьбы научить заклинаниям и управлению потоками отговаривавшийся неспособностью и незнанием… Боевой маг? Шпион Конвента? Смешно. И грустно. Матушка верила ему…
